Операция «Хамелеон»

— Но это еще не все, леди и джентльмены! — сказал он и улыбнулся профессору Нортону, от удовольствия потирающему толстые ладони. — Есть еще один человек, которого будет вам довольно интересно послушать в связи со всем тем, что здесь происходит!

Телефон на столике тихо зазвонил. Чиновник поспешно снял трубку, вскочил, угодливо изогнулся.

— Йе, са… сейчас, са… понял, са…

Он почтительно положил трубку и вышел из-за столика.

— Леди и джентльмены! — твердо сказал он. — Пресс-конференция закрывается по распоряжению министра внутренних дел. Всего хорошего!

Но выполнить это распоряжение оказалось не так-то легко. Зал взорвался. Разъяренные журналисты повскакали с мест и кинулись к чиновнику, потрясая кулаками.

— Это свинство! — кричали они. — Вы не имеет права! Мы хотим знать все! Дайте выступить всем, кому нужно!

Телеоператоры взмокли от пота: никогда им не приходилось еще передавать такой острый репортаж! Камеры судорожно выхватывали из толпы разъяренные лица: белые, черные, желтые… Сегодня здесь был весь многочисленный корпус иностранных журналистов, аккредитованных в Гвиании.

Гоке и чиновник, что-то выкрикивая в ответ, медленно отступали в глубину эстрады. Неожиданно Гоке повернулся, побежал и под свист и улюлюканье юркнул в дверь в задней стене. Чиновник приготовился было уже сделать то же самое, но телефон на столике вдруг зазвонил опять.

Трубку снял Роберт, стоявший у столика. Он молча выслушал что-то, рассмеялся и поманил трубкой чиновника.

— Это вас. По личному распоряжению президента пресс-конференция продолжается.

Гром аплодисментов потряс зал.

И пока чиновник раболепно выслушивал телефонную трубку, Роберт объявил:

— Аладжи Гасан ибн-Фодио!

Одноглазый мулла в зеленой чалме вышел из укромного уголка в последнем ряду и пошел к эстраде. Он уверенно взошел на нее, удобно уселся в кресло и склонил голову. Он молился.

Кончив молиться, он поднял лицо и обвел своим единственным глазом притихших журналистов.

— Расскажите о себе, — тихо попросил его Роберт: руководство пресс-конференцией теперь, как нечто само собой разумеющееся, перешло к нему.

Старик кивнул.

— Меня зовут аладжи Гасан ибн-Фодио. Я из рода ибн-Фодио, великих священников и ученых.

Он гордо выпрямился в кресле.

— Когда батуре Дункан пришел в наши земли, я был любимым писцом великого султана Каруны. Нет ни одного важного документа той поры, который бы написал не я. Моя рука была тверда, и никто не писал красивее меня.

По залу прокатилось легкое движение. Кое-кто удивленно переглянулся.

— Минуту терпения, леди и джентльмены! — поспешил вмешаться Роберт. — Я понимаю, что история вас не интересует, но я хочу преподнести вам еще одну маленькую сенсацию, касающуюся убийства главы чеканщиков Бинды, старого Атари!

— Но… значит, старый Атари не умер своей смертью?

Петр удивленно обернулся к Глаголеву. Тот молча пожал плечами.

— И вы это знали? Вы знали, что против меня готовится провокация?

— Не говори глупостей! Если бы мы знали, то уж как-нибудь удержали бы тебя от… — Он оборвал фразу на полуслове.

— От того, что я здесь натворил? — взорвался Петр. — Может быть, ты еще скажешь, что я один во всем виноват?

— Ты напрасно злишься, — примирительно сказал консул. — Никто этого не говорит. Но сказать, что ты абсолютно ни в чем не виноват, я тоже не могу. И будь благодарен нашим друзьям, что операция «Хамелеон» их усилиями оказалась в общем-то сорванной. Перед самой пресс-конференцией профессор Нортон был у нас в посольстве и кое-что рассказал. Впрочем…

Он положил руку на плечо Петра:

— Давай-ка лучше послушаем.

— Вы знали старого Атари? — спрашивал тем временем Роберт одноглазого муллу.

— Знал.

Старик закрыл свой единственный глаз коричневой, иссохшей ладонью, словно собирая воспоминания. Голос его стал глуше.

— Он пришел вместе с эмиром Бинды и остался при дворе султана. Он служил преданно и был честен, он стал моим другом. И когда пришло время послать гонца с письмом султана к лорду Дункану, я просил султана послать его.

Первое письмо, которое он отнес белым, было гордым и прямым. Султан отказывался выдать эмира Бинды, который лишь защищал свою землю от неверных. Потом лазутчики донесли, что батуре Дункан уже приготовил большое войско, и султан понял — враги ищут предлог, чтобы захватить Каруну. И он послал второе письмо. Он предлагал мир, он даже соглашался выдать эмира Бинды.

Мулла с горечью покачал головой:

— Султан был велик и мудр. Но судьба была против нас. Атари не вернулся. Мы думали, что он погиб. Потом началась война. Неверные победили нас, они ворвались в Каруну.

Я знал, что глиняные стены не устоят перед пушками неверных. И чтобы спасти от поругания мысли моего повелителя, я унес из мечети все книги, все свитки, все, на чем записано было мною хоть одно слово султана. Я поклялся, что, когда моя страна снова станет свободной, я верну все это из тайника и отдам тому, кто возьмется написать правдивую историю наших горестных дней.