Операция «Хамелеон»

Он сунул руку под кровать и вытащил оттуда непочатую бутылку джина. С хрустом свернул пробку, поднес горлышко ко рту.

Когда Роберт снова заговорил, он уже держал себя в руках:

— Самое страшное, что, совершая преступление, он не считает свои действия преступными. Он просто не думает об этом, ему не приходит в голову даже мысль и тень подобной мысли!

Еще глоток джина.

— Есть в Африке такая болезнь. Не знаю, как там они называют ее по-латыни. «Обезьянья болезнь». От нее распухают лимфатические узлы, возникают злокачественные опухоли. Я не силен в медицине, но говорят о вирусах этой болезни, о заразности… Страшная вещь!

В Штатах создали вакцину, вроде бы научились управлять вирусом. На обезьянах ее испытывали — все о'кэй! И теперь доктор Смит испытывает ее здесь на людях, живущих в каменном веке под защитой ООН.

— Но ведь это преступление! — вырвалось у Петра.

Опять забулькал джин. Голос Роберта стал тверже и спокойнее.

— Официально все это делается в самых лучших целях, чтобы защитить несчастных дикарей от страшной «обезьяньей болезни». И эти доверчивые дети приходят сюда с надеждой. Они верят — ты понимаешь? — они верят доктору Смиту, они верят белому человеку, которому они отдают в руки то единственное сокровище, которым обладают, — жизнь. А этот белый человек испытывает на них то, что может потом стать оружием уничтожения других людей — белых, желтых, черных.

— А если вакцина действительно защищает от «обезьяньей болезни»?

— А если нет? Небольшое изменение дозы — и обратный результат? Ты пойми, здесь происходят массовые испытания на людях, не знающих, что с ними проделывают. Другое дело, если человек сам сознательно идет на это — допустим, врач прививает болезнь самому себе — это одно. Но здесь…

Голос его дрогнул и сорвался.

Через мгновение Роберт заговорил опять — и это уже был голос другого человека. В нем была все та же боль, но уже не было ненависти.

— Ты, наверное, думаешь, что я ревную. Может быть, это так. Но я слишком люблю Элинор, и я буду самым счастливым человеком на свете, если у нее будет все хорошо.

Роберт горько усмехнулся:

— Для меня страшно не то, что она выйдет замуж за этого американца или кого-нибудь другого. Мы с ней так одиноки и так вошли в жизнь друг друга, что, как только я потеряю ее, мне уже будет просто нечем жить. Но еще страшнее, если она, уставшая от своей неприкаянности, поверит, что найдет с американцем то, что ищет всю жизнь, — душевный покой и житейскую устроенность, поверит — и все это вдруг окажется не так. Для нее это будет концом. Ведь Смит, этот лощеный Смит всего лишь навсего обыкновенный мерзавец. И если он совершает здесь преступление, даже не задумываясь, что он делает, это омерзительнее вдвойне. И как только Элинор поймет это…

Австралиец почти упал на кровать, лицом в подушку.

— Я пьян… — услышал Петр.

Петр вышел из-под навеса. Теперь ночь уже не казалась ему мирной. Она была страшна, эта ночь, как была страшной ночь в гитлеровских лагерях смерти. И Петр пошел в темноту, не разбирая дороги, спотыкаясь, лишь бы идти и идти, не думать обо всем, что творилось здесь, на плато. Но слова Роберта звенели в его ушах, и он напрасно убыстрял шаги, чтобы поскорее уйти от них.

Когда он вернулся часа через три, обессилевший, он увидел доктора Смита, сидевшего под навесом на его постели. Смит сидел неподвижно, опираясь руками о кровать.

— А я волновался, что с вами, — сказал он тусклым голосом.

— Вы сидите на моей кровати, — резко заметил Петр.

— Извините!

Американец покорно встал и пересел на другую кровать. Петр бросился на одеяло и зарылся лицом в подушку. «Спать! Спать!» — старался приказать он сам себе. Но сон не шел.

Через несколько минут он почувствовал на своем плече руку.

— Мистер Николаев… вы спите?

Это был неуверенный, робкий голос доктора Смита.

— Нет, — сухо ответил Петр, не поднимая головы.

— Извините, — голос стал тише, это был уже почти шепот. — У вас нет ничего выпить?

— Я не пью соки! — уже совсем грубо ответил Петр.

— Не сок, нет!

Американец словно не замечал грубости:

— Мне нужен алкоголь!

От неожиданности Петр поднял голову.

— Алкоголь, — умоляюще повторил Спит. — Немного. Мне много не надо. Я ведь не пью.

Он был жалок.

— Возьмите джин. Там, рядом с Бобом. Если только он его весь не выпил.

Американец отошел. Петр слышал, как он шарит в темноте.

— Как бы не напороться на змею, — неожиданно громко сказал доктор Смит. — Вы ведь не спите, мистер Николаев? Здесь страшные змеи — маленькие, черные. Их называют «пятиминутки». Но это неверно. От их укуса умирают не через пять минут, а через десять… секунд!

Он странно рассмеялся.

Петр поднял голову.

В лунном свете была видна высокая фигура, удаляющаяся к темневшему вдали силуэту лендровера. Затем хлопнула дверца машины. Взревел мотор.

ГЛАВА 24

Было еще темно, когда Петра растолкал австралиец.

— Вставай! Ну вставай! — негромко повторял он, словно боясь кого-то потревожить.

— Что?

Петр открыл глаза.

Под навесом было темно, но снаружи все уже стало чуть сероватым. И на этом мерцающем фоне Петр увидел фигуру Элинор и понял: произошло несчастье.