Операция «КЛОНдайк»

Молча отложив хлеб и отлепив от носа кусок сала, он полез на печку. Пережить разочарование было тяжело. Ощупывая опухшим языком покрывшееся пупырышками нёбо, он думал о несправедливости в жизни. Ему припомнилось и то, что хлеб, например, пахнет вкуснее, чем на вкус, и то, что крапива на вид красивая, а на ощупь – не очень… В общем, жизнь для него представилась чередой обманов. К тому же, поскольку мозги ото рта никакой костью не отделяются, а горилку во рту он все-таки подержал изрядно, начало его, само собой, на теплой печке «развозить». И к бабушкиному возвращению на печке уже лежало, по ее словам, «мерзкое кошеня засмоктанное»… Он этого уже не помнит, а она потом рассказывала, как он стонал и на все ее вопросы только причитал: «Ой, бабусю-бабусю! Ой, не пый же ты николы той горилки!».

Воспоминания Леонида прервались каким-то непонятным звуком. На фоне хора и голоса батюшки прозвучало что-то странное. Вот опять…

Он недоуменно посмотрел на Есению, которая тихонько постанывала, зажимая себе ладонью рот и показывая глазами на жениха и невесту.

Сначала он ничего не понял, но когда жених с невестой тронулись вслед за священником вокруг аналоя, сам едва удержался от хохота… Дело в том, что шаферы, то ли по недоумию, то ли по незнанию, решили не держать венцы над женихом и невестой, как принято, а надели их им на головы. В итоге картина получилась такая: невесте, у которой была пышная прическа, венец был мал и торчал на голове каким-то немыслимым сооружением. А жениху, наоборот, венец оказался велик и нахлобучился ему на голову по самый нос, задержавшись только на ушах, загнутые кончики которых торчали из-под края венца. Видеть, естественно, жених уже ничего не мог. Пока они стояли, вся дикость этого еще не бросалась в глаза, но когда они пошли!.. Невеста, боясь уронить венец, семенила мелкими осторожными шажками, как африканка с калебасом на голове, а ослепший жених шел с ней рядом, при этом венец на его голове раскачивался и бился о его лоб – бум-бум-бум!..

Леонид не помнил, как они выскочили из церкви, но за оградой они еще минут десять корчились от смеха.

«Господи, прости нас, грешных, но это ж мы сами, человеки, устраиваем из святого обряда посмешище, – думал Леонид, пытаясь успокоиться. – Ведь для того же шаферам и дают держать венцы, чтобы венчающиеся не отвлекались!»

– О, мамочки! Я теперь не смогу венчаться, такое ведь не забудешь! – стонала Есения, держась за грудь.

– Когда будешь сама венчаться, тебе будет не до смеха, – утешил ее Леонид.

– Вот, спасибо! – воскликнула Есения, перестав смеяться. – А что же я делать буду? Плакать, что ли?

– Может, и плакать, у каждого по-разному бывает… – улыбнулся он.

– Нет, на своей свадьбе я буду самая счастливая! – твердо сказала Есения. – И плакать ни за что не буду!

– Некоторые люди и от счастья плачут, – заметил он.

– Да ну! Мелодрама какая-то… – поморщилась Есения. – Ну, я готова, пойдем дальше?

И они пошли к вокзалу, чтобы поспеть в санаторий к ужину и посидеть на скамеечке у пляжа на вечерней зорьке.

Глава седьмая

Давно подмечено, что дни, проводимые в работе, тянутся как недели – медленно и томительно, зато дни отдыха летят с космической скоростью. Леонид даже не заметил, как пролетела первая неделя отпуска, а за ней вскачь промчались вторая и третья.

Дней за пять до отъезда они были с Есенией на органном концерте в Домском соборе. Выйдя после концерта на площадь перед собором, они увидели фотографа.

– Давай сфотографируемся на память, – предложил Леонид.

Есения почему-то замялась.

– Ты чего, не хочешь? – удивился он. – Выглядишь ты прекрасно, если тебя смущает прическа или еще что-то…

– Нет, меня смущает не это. Говорят, что фотографироваться вместе – плохая примета, вроде как к разлуке, – сказала она.

– Здра-а-сьте… – протянул Леонид. – А как же быть с семейными фотографиями? Люди семейно снимаются на память о каком-нибудь событии и не расходятся же потом, живут себе годами счастливо…

– Но мы-то с тобой не семья… – тихо заметила она.

– Это поправимо… – рассмеялся он и, не удержавшись, привлек ее к себе. – А ты бы вышла за меня замуж? – спросил он, глядя ей в глаза.

Есения растерялась, в ее глазах появилось какое-то паническое выражение:

– Ты шутишь?

– Да нет, зачем же! Я говорю совершенно серьезно, – возразил Леонид. – Я бы хотел, чтобы ты до нашего отъезда определилась с этим вопросом.

– Ага… «По какому вопросу плачете?…» – опустив голову, задумчиво протянула Есения.

– Что-что? – не понял он.

– Это один из примеров канцеляризмов в обыденной речи, – пояснила она, чуть насмешливо взглянув на него. – Значит, ты хочешь, чтобы я «определилась с этим вопросом»? А ты не мог бы мне его сформулировать более конкретно?

– Иронизируешь? – расстроился Леонид. – Тогда я не буду спрашивать, а просто скажу: я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж и стала моей женой, супругой, суженой и еще этой… второй половиной. Так лучше?

– Леонид, ну куда ты так торопишься? – тихо спросила она, не принимая его шутливый тон. – Мы же так мало еще друг друга знаем!