Операция «Людоед»

Стерн, не привыкший откладывать дела в долгий ящик сел за стол, расспросил старика о житье-быте. Григоренко, последний раз общавшийся с живым человеком два дня назад, был раз разговору. Старик рассказал, что живет не в городе, а в деревне, в десяти километрах отсюда. Зарплату ему платит то ли разорившаяся ПМК, то ли бывший начальник колонны из своего кармана. Боится, как бы темной ночью не увезли железобетонные плиты забора, которые сейчас в большой цене. Директор не оставил надежды найти покупателя на эту территорию. А без забора какой дурак ее купит? Деньги тут не велики, копейки, можно сказать, и выдает их начальник не часто, от случая к случаю, но это лучше, чем ничего. На вопрос Стерна, давно ли Григоренко не был в отпуске, старик рассмеялся.

– Да у меня жизнь и так сплошной отпуск.

– Вот что, – сказал Стерн. – Завтра же я выдам тебе деньги. Ну, что-то вроде отпускных или стипендии. И отправлю тебя на пару недель отдохнуть. Как ты на это дело смотришь? Отпуск с полным содержанием?

– Были бы гроши, а отпуск… Да хрен бы с ним.

Стерн взял у Григороенко ключи и пошел отпирать ворота.

* * *

Варшава, район Урсунов. 15 августа.

Четверо суток Колчин и Буряк, сменяя друг друга, вели наружное наблюдение за благотворительным фондом «Приют милосердия». Здание гуманитарной миссии, пожалуй, единственное место в Варшаве, где Людович, впопыхах бежавший из своей квартиры, мог чувствовать себя относительно спокойно. За это время человек, отдаленно напоминающий Евгения Дмитриевича, из «Приюта» на улицу выходил. Ночами свет в окнах фонда не зажигали. Людович же привык засиживаться за бумагами далеко заполночь. Но что с того? Возможно, его комната находится в одном из подвальных помещений. А на улицу Людович не выглядывает из соображений безопасности. Жизнь гуманитарного фонда протекала буднично и тускло. В десять утра женщина средних лет открывала двери, заходила в помещение и отключала сигнализацию. Затем снова появлялась на крыльце и протирала тряпкой входную дверь, медную табличку в золоченой рамке и вытравленный кислотой рисунок: человеческое сердце на фоне раскрытой книги. В десять часов заступали на вахту два охранника, одетые в гражданские костюмы, они торчали в «Приюте» до конца рабочего дня. Где-то к полудню приезжал управляющий Ежи Цыбульский. Он ставил свою подержанную «Тойоту» двумя колесами на тротуар, неторопливо поднимался на крыльцо, открывал двустворчатую дубовую дверь, исчезал, чтобы не появиться на улице до семи вечера. В течение дня «Приют» посещали десятка полтора – два плохо одетых мужчин и женщин кавказского типа. Видимо, эти люди рассчитывали выпросить в фонде немного денег. Просителей в «Приюте» долго не задерживали. Мрачные и задумчивые, кавказцы выходили на воздух, спускались с высокого крыльца и терялись среди пешеходов. Судя по лицам посетителей, получить в «Приюте» самую скромную, даже мизерную материальную помощь, – дело не то чтобы трудное, но заведомо безнадежное. Только время зря потеряешь, да еще унижений хлебнешь. К исходу первого дня стало ясно, что наружное наблюдение за «Приютом» можно вести долго, неделю, другую, даже месяц, и не добиться ровно никакого результата. Выяснить, находится ли Людович внутри «Приюта» или он прячется в другом месте, не удастся, если не форсировать события. Вечером через посольского связника Буряк получил приказ войти в контакт с Цыбульским, прощупать его и, если это возможно, начать вербовочные мероприятия.

* * *