Операция «Лохмы» и другие неправдивые истории

Так-то, граждане, теперь он может снова смело смотреть в будущее, оставляя прошлое там, где ему и надлежит находиться, позади. Вперед и только вперед! О-го-го, он еще всем покажет, кто такой Валентин Николаевич Кизяков! Вы думаете, скромный инженер с полуживого комбината? Черта с два! Погодите малость, и вы еще попляшете под его дудку, снизу вверх смотреть будете, уважать и бояться. Да, бояться, как же без этого? В отличие от собственного, чужой страх обычно приятен. Не случайно же садистов куда больше мазохистов.

Валентин Николаевич пыжился, а в такие минуты он всегда заглядывался на женщин. Ну неужели не понимают, дуры, какой перспективный мужик перед ними?

Он и сейчас высматривал симпатичные мордашки, ощупывал взглядом фигуры. Вот, например, очень даже ничего крали. И стать, и личики. Отчего насупились, лапочки, чего бровки под косыночки спрятали?

И тут Кизяков оцепенел. Платок соскользнул с головы одной из девушек. Она была лысой!

Что – опять мода, будь она неладна? А почему глаза зареванные?

Валентину Николаевичу стало дурно.

Глава третья

Город лысых

В ней повествуется о борениях оптимизма с иными чувствами человека, попадающего из огня да в полымя. А также предлагаются версии происхождения напасти, обрушившейся на Кремнегорск. Ну и кое-что еще по мелочи, что в дальнейшем мелочью быть перестанет.

Когда в голове прояснилось, девушки были уже метрах в пятнадцати. Платок-предатель был водружен на место, однако теперь переливчатая с блестками ткань уже не могла ввести Кизякова в заблуждение. Он знал, что под ней. Ничего!

Плечи подружек задергались от рыданий; у той, чей платок пока прочно удерживался на голове, несмотря на ее возмутительную гладкость, нет сомнений, тоже были веские основания для слез.

Валентин Николаевич смотрел вслед несчастным, и в нем не было оскорбляющей и унижающей (по Горькому) человека жалости. Возможно, при иных обстоятельствах он бы посочувствовал оставшимся без локонов экс–красавицам, но не сейчас. В данную минуту его мысли были заняты другим. Он думал о самом дорогом – о себе, и, как следствие, о том, насколько опасно заболевание, которое он умудрился заполучить.

Страх, вроде бы покинувший его, чуть-чуть сменив личину, вновь вползал в душу. Он прислушался к себе. Нет, ничего не болит, нигде и ничего. Это хорошо или уже что-то отмирает там, внутри? Может, навсегда, без надежды на выздоровление, оттого и не реагирует? Жуть какая. Кизяков смахнул со лба капли холодного пота и попытался ободрить себя: «Спокойно, Валя, без паники. Все функционирует, все исправно, тебе просто мерещится».

Успокоение не приходило, поскольку было очевидно, что пусть не серьезное нарушение, но маленький сбой в его организме имеет место. Маленький? Это что же, потерять все волосы до последней шерстинки в паху – мелочь, пустячок-с? Я не согласен!

Вместе с тем, и Валентин Николаевич не мог этого не сознавать, все могло обстоять много-много хуже. Насколько хуже, этого Кизяков не знал. Возможно, болезнь коснулась его лишь краешком. А возможно, облысение – это только начало. Первый внешний признак. Где бы разузнать все в деталях? Радио! Как же он сразу, дома еще, не сообразил. Ведь наверняка захлебывается. Как же, такая новость. Сенсация! Катастрофа!

Руки стали липкими. Липкой, похоже, стала и голова. Это требовалось запить. Иначе не выдержать.

Валентин Николаевич свернул к ближайшему кафе, от двери прошел прямо к стойке и бросил коротко и ясно:

– Водки!

Юноша бледный со взором горящим выхватил из-под за стойки рюмку, на что Кизяков отреагировал мгновенно:

– Мало!

Появилась рюмка другая – побольше, пузатенькая.

Водка маслицем скользнула по горлу. Валентин Николаевич ждал. Наконец в животе потеплело. Ласковая волна побежала вверх, к голове. Стало легче. Кизяков кинул в рот несколько орешков арахиса с блюдца на стойке и поглядел по сторонам.

В кафе почти никого не было. Только угловой столик оккупировала компания самого угрожающего вида. Три бугая в черных кожаных куртках, стриженные «ежиком», с одинаково скошенными подбородками и расплющенными на ринге носами, внимали человеку старше их по возрасту, да и по положению, очевидно, тоже. Красномордый, широкоплечий, в свитере непонятного оттенка, он через губу ронял слова, не считая нужным понижать голос.

– Ты, Черняшка, к Сфинксу пойдешь. Он тебя на терминале за комбинатом ждать будет. Скажи, последнее предупреждение ему, больше никаких разговоров, в следующий раз со шпалерами явимся.

– Сейчас волыну с собой брать?

– Глухой? В следующий раз.

– Не привык я пустой ходить.

– Перо прихвати. Для уверенности. Только не вздумай сгоряча порезать кого. Потом потешишься.