Операция «Миф»

Линге позвонил Лоренцу, заместителю руководителя печати рейха. Лоренц сообщил, что все уже в ходу и нет никакой возможности задержать публикацию. Линге доложил об этом Гитлеру. Он недовольным голосом сказал «благодарю» и добавил:

— Если поступят новые сведения, дайте мне знать немедленно. Я все равно не сплю.

Около 6 часов утра фельдфебель Данике, писарь Йодля, передал Линге для Гитлера две открытые радиограммы из Сталинграда. Содержание первой радиограммы: «Противник стоит непосредственно перед нашими позициями. Мы выходим из боя». Вторая радиограмма: «Русские врываются. Мы все разрушаем».

Линге положил обе радиограммы — последние признаки жизни армии Паулюса — перед дверью Гитлера и доложил об этом. Через четверть часа в коридор вышел Гитлер в шинели с поднятым воротником, бледный, сгорбленный, с потухшими глазами.

Совершенно подавленный, он говорит Линге:

— Я хочу еще раз вывести Блонди, а потом снова лягу. Узнайте, нельзя ли сегодня устроить совещание пораньше. Разбудите меня за час до начала.

Совещание было назначено на 11.30 утра. Безмолвно, с поднятыми для фашистского приветствия руками, участники совещания встретили Гитлера при входе его в зал. В зале гробовая тишина. Гитлер подходит к столу, бросает беглый взгляд на карты и опускается в кресло. Он просит присутствующих оставить его с Кейтелем, Йодлем и Цейцлером.

— Известно что-либо о Паулюсе, Цейцлер? — спрашивает Гитлер.

— Нет, не известно, — отвечает Цейцлер.

Гитлер тихим голосом произносит:

— Сегодня ночью у меня было чувство, что Паулюса русские взяли в плен. Поэтому я хотел задержать сообщение в печати о присвоении ему звания фельдмаршала. Немецкий народ не должен знать, что немецкий фельдмаршал попал в плен к русским. Борьбу и гибель 6-й армии нужно представить народу так, что генералы с оружием в руках, плечом к плечу с солдатами, сражались в окопах и погибли на своем посту. Мне нужен миллион новых солдат.

При этих словах Гитлер поднялся с места. Он медленно стал ходить взад и вперед по залу. Затем он снова подошел к столу и спросил:

— Есть что-нибудь еще о Сталинграде, кроме утренних радиограмм? Что сообщают русские?

— Нет, мой фюрер, ничего нет, — отвечает Цейцлер, — но под Харьковым и у Нижнего Донца положение наших войск стало весьма критическим.

Гитлер, волоча ноги, в сопровождении Гюнше покинул зал.

Вслед за этим Гитлер приказал вызвать к нему начальника генерального штаба Гальдера. Линге проводил Гальдера к Гитлеру. Гитлер встретил Гальдера сухо и спросил, не пора ли ему взять длительный отпуск для поправления здоровья. Гальдер пробыл наедине с Гитлером всего минут десять. После этого он ушел «в отпуск».

С тех пор Гитлер совершенно обособился от генералов и ушел в себя.

Он перестал обедать в казино, в кругу генералов, а обедал один в своем кабинете. По вечерам Гитлер просил Линге заводить ему пластинки с траурной музыкой. Он зачитывался книгами вроде «Я, Клавдий, император и бог», в которой описываются жестокости римских императоров в борьбе за трон, или книгами о походах в XII веке Фридриха II из династии Гогенштауфенов. Гитлер находился в состоянии крайнего раздражения. Каждая случайно залетевшая муха выводила его из себя. Даже безобидные бабочки приводили его в бешенство. Были приняты все меры против мух, комаров, бабочек. Окна в доме Гитлера были затянуты проволочной сеткой. Каждое утро ординарцы, вооруженные хлопушками, уничтожали последних мух, которые попадались в доме. На столах везде были расставлены стаканы с медом, на потолках развешивались мухоловки. В коридоре и у дома висели синие лампы, заделанные в сетки с током высокого напряжения, на которых гибли насекомые.

Борману Гитлер поручил достать ему овчарку. Своего шотландского терьера он послал в подарок матери Евы Браун в Мюнхен. Овчарку Гитлер назвал Блонди, по имени застреленной из-за старости овчарки, которая была у него в замке «Бергхоф».

Гитлер приказал Борману организовать стенографическую запись военных совещаний. Не доверяя генералам, Гитлер решил фиксировать каждое слово, сказанное на совещаниях. Стенографическая служба была организована из стенографов и машинисток, работавших ранее на заседаниях рейхстага, в кабинете министров и в руководящем центре национал-социалистской партии. Гитлер лично, в присутствии Бормана, взял с них клятву хранить строгое молчание о содержании протоколов военных совещаний.

После Сталинграда