Операция "Носорог"

— Дальше еще один, два, три холма, — считал Томпсон. — Курсом примерно на запад, на закат, в целом чуть больше километра. Это и есть наше место. На макушке третьего холма. Засек? Прием.

— Понял, я вас засек, — ответил Норман. — Постараюсь добраться возможно скорее. Прием.

— Понял, связь кончаю, — радостно подвел итог Томпсон.

Я любил слушать, как они ориентируют друг друга. Я не мог понять, как это у них получается. И даже если старина Норман — гений ориентировки, ему ведь надо каким-то образом провести «лендровер» и «мерседес» в темноте через все эти холмы, ложбины, русла и заросли. Каждый раз я восхищался обоими.

Томпсон с удовлетворением погладил могучего усыпленного зверя. Шею носорога опоясывала глубокая борозда, старый шрам от петли.

— Привет, зверюга! Отныне тебя ждет счастливая жизнь.

Носильщики все еще глазели, ахали и улыбались. Похоже было, что они оправились от похмелья. Может быть, с самого начала они просто не верили, что мы сумеем поймать чипимбири живьем. Зверь хрипло, протяжно дышал, и лилово-черные бока его по-прежнему лоснились потом в последних лучах заката. Упарился, борясь с дурманящим снадобьем. Кожа горячая и влажная, шершавая и толстенная на ощупь. Томпсон велел двум рабочим развести рядом с камнями большой костер, и желтые языки пламени с треском запрыгали по сухим чурбакам, и желтые блики заплясали вперемежку с тенями на черных боках могучего зверя, на влажных черных лицах, на камнях и на кустах.

— Переверните его на бок, — сказал Томпсон. — Ему вредно давить всем весом на грудную клетку.

Рабочие обмотали морду носорога веревкой и закрепили ее за рог. Двумя веревками захватили переднюю и заднюю ноги. Каждую веревку держали по два человека. Шесть человек присели у брюха носорога, готовые толкать, когда остальные потянут за веревки. Желтое пламя костра рассыпало золотые блики и черные тени.

— Сразу отскакивайте, если начнет брыкаться.

— Малунга… чэй… чэй… Хай-йе! — затянул Томпсон нараспев, и рабочие глухо, натужно подхватили: «Хай-йе» — и одни натянули веревки, а другие изо всех сил уперлись в широкий бок, и здоровенный зверь с гулким, сиплым стоном качнулся на брюхе. Качнулся, туловище наклонилось, огромные ноги, схваченные веревками, задрались вверх в свете костра, и тут носорог забился. Неожиданно дернулся всем телом, издав громкий, протяжный, протестующий звук, выгнул могучий хребет, вскинул огромную одурманенную голову с горящими глазами, взбрыкнул ногами, пытаясь встать, и рабочие бросились наутек, толкая друг друга и крича: «Берегись!» А носорог гулко шлепнулся обратно на брюхо, и голова его поникла, и он снова впал в забытье, издавая громкий, стонущий храп.

Мы пришли в себя.

— Фути, — сказал Томпсон. — Еще раз.

Он поставил еще по одному человеку на каждую веревку.

— Малунга… чэй… чэй…

И хором:

— Хай-йе!

И мы налегли изо всех сил, готовые в любой момент отскочить в сторону, и громадное туловище сильно накренилось, и носорог снова забился, изогнулся и с грохотом шлепнулся на бок, не успев дать нам отпор, судорожно дернулся всем своим могучим телом и опять уснул. Свесив голову с камней и постанывая, он лежал на боку в мятущемся свете костра.

— Ему надо подушку, — сказал Томпсон.

Нашел большой плоский камень и подложил под голову зверя.

— Еще.

Калашака принес еще один камень и примостил его на первом. Томпсон обхватил обеими руками голову зверя, поднатужился, поднял ее, кряхтя, и Калашака добавил к «подушке» третий камень. Томпсон отпустил голову, теперь она лежала вровень с туловищем. Томпсон снял с себя шляпу и затолкал ее под голову зверя, чтобы не пострадал глаз. Носорог шумно, протяжно вздохнул с подвыванием. Он крепко спал.

Мы не могли наглядеться на него. В свете костра на груде африканских камней спал, похрапывая, огромный, лоснящийся потом доисторический зверь, С большим шприцем во лбу. Мы были очень довольны своей добычей.

Томпсон ухватился за шприц и потянул. Шприц не поддавался. Он взялся покрепче и опять потянул, вращая шприц, словно вытаскивал неподатливую пробку из бутылки, и шприц выскочил. Томпсон поднес к глазам большую окровавленную иглу длиной и толщиной с трехдюймовый гвоздь. Игла была изогнута и сломана. Вот почему она не поддавалась. Видно, дошла до черепа и согнулась. В голове носорога остался кончик длиной больше двух сантиметров. Из ранки струилась кровь, сбегая по коже вниз.

Томпсон достал перочинный нож и, присев на корточки, стал медленно погружать лезвие в ранку, пока не уперся в черепную кость. Осторожно поводил лезвием, нащупывая отломившийся кончик. Носорог шумно, протяжно застонал, и Томпсон весь напрягся, готовый отскочить. Но зверь крепко спал. В свете костра Томпсон продолжал зондировать рану окровавленным лезвием, однако никак не мог нащупать кончик. Вытащил нож и сделал новый надрез, поперек первого.

— Вот он.

Мы напряженно следили за ним. Мне было не по себе от этой картины, но зверь крепко спал. Томпсон знал, что делает. Он поводил лезвием, однако никак не мог поддеть обломок. Встал и вытер окровавленный нож о свои шорты.