Операция "Носорог"

На другой день еще до рассвета Томпсон скомандовал: «Подъем! Вука! Подъем!» И мы соскочили с походных кроватей, нимало не сожалея о том, что это наш последний ранний подъем. По высокой траве мы прошли с фонарями к загону, чтобы перегнать в клетки последних носорогов для переброски в Гона-ре-Жоу. Было холодно, было темно, и фонари озаряли ярким желтым светом высокую траву и надежный загон, и носороги, заслышав нас, принялись сопеть и пыхтеть и бросаться на жерди, но, когда мы взобрались на верх ограды и яркий желтый свет пал на могучих, грозных серых зверей, стоявших на пыльной земле, они притихли, озадаченные сиянием шипящих фонарей. Брайтспарк Тафурандика, путаясь в траве, принес мне к загону кружку кофе, и лицо его говорило, что он сыт по горло этими подъемами ни свет ни заря во имя ловли носорогов. Я сказал ему, чтобы начал свертывать лагерь, чтобы снимал палатки и укладывал вещи в мою машину, а когда взойдет солнце, чтобы приготовил яичницу, оладьи и разогрел банку сосисок. Повар Томпсона тоже принес ему кружку кофе, и в свете утренней луны было видно, как всюду снимают палатки. Лица у всех были очень сонные. Мкондо и второй водитель подогнали к загону ревущие дизелями и освещающие фарами буш тяжелые грузовики с клетками.

Вдоль северной стороны квадратного загона была вырыта длинная отлогая яма; грузовики с клетками спустились в нее задним ходом так, что кузов оказался вровень с земляным полом отсеков. Клетки сколотили из самых прочных брусьев, укрепили стальными скобами и оснастили запорами; каждая клетка обошлась в триста фунтов стерлингов. Длина — три с половиной метра, высота — два с половиной, ширина — метр двадцать, так что, войдя внутрь, зверь уже не мог развернуться. Стенка, у которой будет голова носорога, скошена вперед так, чтобы рог скользил вверх, не находя опоры, если зверь, пытаясь вырваться, начнет бодать ее. У первых клеток стенки с обоих концов сделали вертикальными, и уже через несколько километров пути голова носорога высовывалась наружу в пробитую брешь.

Загон открывался в два коротких прохода, длина и ширина которых соответствовали размерам взрослого носорога, и, как только грузовики стали на место, рабочие, подбадривая друг друга криками, столкнули тяжеленные клетки с грузовиков и подтащили к проходам. Уже рассвело, когда клетки встали как надо и Томпсон начал отрабатывать маневр с дверью.

Широкую дверь клетки открыли в проход и привязали к ней длинную толстую веревку, за которую взялись два десятка рабочих.

— Готовы? — крикнул Томпсон.

Двадцать рабочих выстроились гуськом за клеткой, словно собираясь состязаться в перетягивании каната.

— Донса! — скомандовал Томпсон, рабочие потянули, и широкая дверь захлопнулась с громким стуком.

— Нет, нет, нет! — крикнул Томпсон. — Вы тянете, словно старые бабки! Вроде бы не первый раз переводим чипимбири в клетки, а вы тянете, будто старухи! Пока вы будете вот так закрывать дверь клетки, чипимбири успеет ее снова распахнуть, а если он испугается, вы его туда уже не заманите!

Он сердито уставился на них.

— Бабки старые!

Они ухмылялись, белые зубы сверкали в желтом свете фонарей и утренней зари. Небось радовались, что скоро избавятся от нас. Только обещанное пиво вдохновляло их тянуть канат.

Томпсон с досадой распахнул дверь.

— Повторим… Донса!

Рабочие налегли изо всех сил, торопливо переступая назад, и дверь с грохотом захлопнулась, и они натянули веревку, не давая двери открыться. Томпсон воткнул болт в ушки и повернулся к рабочим.

— Вот так! Почему сразу правильно не сделали, ждали, когда я накричу на вас? Дружней надо, ясно?

После репетиции мы сделали перерыв на завтрак. Солнце только-только выглянуло из-за горизонта. Я пошел обратно на свою площадку; она выглядела голой, тоскливой и неприглядной: палатки сняты, вещи разбросаны… Брайтспарк Тафурандика попытался навести какой-то порядок, поставив у костра складной стул и стол с моим завтраком. Я сел и принялся за еду, поглядывая кругом. Приятно было погреть у костра озябшие ноги, приятно сидеть на солнышке за столом, и теперь, когда настало время уезжать, мне взгрустнулось. Нам неплохо жилось на Руйе, мы поймали много чипимбири и каждый раз радовались своему успеху, и я с удовольствием возвращался ночью в лагерь, где меня ждал старый Брайтспарк Тафурандика.

— Ты рад, что мы уезжаем, Старая Непьющая Лошадь?

— Э, — ответил Брайтспарк Тафурандика, — мне очень грустно. Хотя мы поймали много чипимбири.

— Кто поймал?

— Мы поймали, — прошамкал Брайтспарк Тафурандика щербатым ртом. — Армейский кашевар — тоже солдат.

— Желудок в армии главный мотор? — спросил я Брайтспарка Тафурандику, самого нерадивого из экспедиционных поваров.

— Нкоси, — сказал Брайтспарк Тафурандика, — а сколько чипимбири поймали вы лично?

— Ладно, мы с тобой квиты. Скажи-ка, кто дал тебе имя Брайтспарк — Смышленый?

— Моя мать дала.

— Великое дело — материнская любовь, — заключил я.

После завтрака я вернулся к загону; солнце уже взошло.