Операция «Остров Крым»

– Передайте Дэвидсону, что в течение двух часов помощь к ним выйдет, – сказал он. – В самом крайнем случае, если кончатся боеприпасы – пускай сдаются, чтобы выиграть время.

– Они не сдадутся, – подал голос Лобанов.

– Почему это?

– А вы не знаете? – спросил Шеин. – Красные пытают пленных.

– Бросьте! – отмахнулся князь. – Какой-то любитель золотишка разорвал Гусарову ухо, Денисову подбили глаз – и уже вся дивизия в панике.

Брови Шеина поползли вверх.

– Гусаров ни при чем, – сказал полковник. – Красные пытали кого-то из наших и передавали это по радио.

– Что?

– Это так, сэр, – подтвердил Лобанов. – Один из радистов случайно услышал на общеармейской частоте… Скоро узнали все, не только радисты…

– Когда это было?

– Почему «было»? – мрачно усмехнулся Шеин. – Хотя, возможно, уже и «было». Штабс-капитан, включите радио…

Лобанов включил, повертел тумблер настройки. Нашел.

С минуту они слушали молча…

– Он, наверное, медик… – Лобанов говорил так, словно в горле внезапно пересохло.

– Выключите! – Князь подскочил к радио и выдернул вилку из розетки. – Что, радистам нечего больше делать, кроме как следить за этим… гиньолем?

– Теперь вам понятно, почему Дэвидсон не сдастся? – спросил полковник.

– Да, черт возьми. А вы не подумали, что это может быть провокация? Инсценировка?

– Побойтесь Бога, ваше сиятельство… – проговорил Шеин. – Побойтесь Бога.

Ну, в общем, в конце концов даже психованный беляк дошел до ручки, и про декомпенсированный шок Палишко только и узнал, что одно название. Хотя понял, что ребята от него умирают. Декомпенсированного. Велел греть им воду и давать теплую, с сахаром. Может, кто вычухается. Но уж не беляк, это точно. Этот пускай сдохнет. Особенно после той подлянки, что подкинул напоследок: код от генераторной сказал, а что аппаратура заминирована – нет.

Там ерундовый был заряд, никто не погиб, даже не ранило никого, но вышка сдохла насовсем. Весь ток погас, везде.

Беляк, увидев разъяренного лейтенанта, только и сказал:

– Упс.

Вот это Палишку и доконало. И пришла бы беляку полная пизда, но тут в кабинет ворвался майор – и, ни слова не говоря, зацедил Палишке в ухо.

– Что это за филиал гестапо? – Как, откуда он узнал?

– Товарищ майор, вы же сами сказали…

– Я сказал, чтобы ты устранил помехи, еб твою мать! – прогремел майор. – Я не сказал, чтобы ты устраивал здесь мясорубку!

– Товарищ майор…

– Я уже два года товарищ майор! Ты знаешь, что твои художества слышал весь Крым? Нас теперь в плен не возьмут! И скажи спасибо, если других будут брать!

Палишко похолодел. Теперь же и помощь не придет, никак ее не вызвать, все обесточено…

– Только не говори, что он помер, а то я тебя сам убью. Нет, я тебя живым белякам отдам.

Палишко не смел спорить. Он понимал, что накосячил, нарушил главную заповедь: делай что хочешь, только не попадайся.

Беляк, по счастью, оказался живучий. Палишко его приложил раза два – ну, за «упс», – и он в память так и не пришел, но ничего, дышал.

– Перевяжите его, – велел майор.

– Так нечем, – вякнул было Анисимов.

– А ты поищи. – У майора уже и глаза побелели от ярости. – Бегом!

Анисимов вовремя смылся на поиски перевязочного материала.

Остапчук не успел. Палишко поймал его в коридоре и начал бить.

* * *

Если бы за дурость давали Нобелевку, в 1980 году у Палишко просто не было бы конкурентов. Бог даст выпутаться, подумал майор, ей-же-ей, он до старости в лейтенантах проходит. Я ему устрою веселую жизнь.

Пока что атаки белых удавалось отбивать. Пока что. Белые не экономили пули и мины, но берегли людей. Майор был вынужден беречь все. Тем не менее, после второй атаки белых он узнал, что третью отражать почти нечем.

Во время затишья корниловцы помахали белым флажком и послали парламентера.

Офицер в чине штабс-капитана смотрел на Лебедя, как Сталин на врага народа. В руке у него была мини-рация. Точь-в-точь такая, как у тех диверсантов. Может, он и был из них – майор видел всех мельком и припоминал с трудом.

– Через полчаса мы начнем штурм, – сказал беляк. – И мы не будем брать пленных, если не прекратится вот это, – он щелкнул рычажком рации и Лебедь, услышав, обмер.

«Вот это» прекратилось само собой, но майор не знал, проживет ли беляк еще полчаса. И не прикончат ли их всех, даже если и проживет.

Он бегло оглядел корниловца – раны вроде несерьезные, перевязка требовалась больше для того, чтоб их не увидели в первую же секунду и не пристрелили сгоряча переговорщиков. Нда. Хорошо бы еще лицо ему замотать…

Майор смахнул все со стола и велел переложить туда беляка с мокрого пола. Анисимов примчался с какой-то занавеской, порезанной на ленточки. Пока он неуклюже перевязывал пленного, Лебедь достал фляжку и влил тому в рот немного коньяка.

У беляка не было сил даже проглотить, но глаза он открыл.

– Скажи своим, – склонился к нему Лебедь, – что я не приказывал тебя пытать. Сейчас тебя отправят вниз, и ты скажешь, хорошо? Слушай, это же война. Случается всякое. Ну, Палишко у нас скот, но он же один такой. Ты же знал ребят. Глеб… он же все еще жив. Ты же не допустишь, чтобы он погиб, правда?