Операция «Остров Крым»

…Кровь и копоть – вот что такое война вблизи. С высоты птичьего полета все выглядит гораздо безобиднее. А внизу – кровь и копоть.

…Я не обращала внимания на приветственные крики, вырвалась из леса цепких мужских рук – собирались качать, надо же! – пробиралась среди всей этой толпы, страдающей и ликующей, мимо медбратьев с раскладными носилками и раненых, уложенных рядком на земле, советские вместе с крымцами, мимо выстроенной в затылок колонны пленных и белобрысого унтера, переписывающего их пофамильно в блокнот, мимо горящих БМД, мимо похоронной команды, складывающей трупы в пластиковые мешки, мимо остывающих «Воевод», мимо грузовика «тойота», в который сносили трофейное оружие и боеприпасы, мимо седого полковника Кронина и троих пленных офицеров, мимо, мимо, мимо – пока меня не окликнули по имени.

Это был Шамиль, и я обрадовалась ему, как родному брату.

– Тамара Андреевна! Госпожа поручик!

– Шэм!

Он подошел ближе, и я разглядела лицо – осунувшееся, неподвижное, словно ему больно улыбаться.

Сердце ахнуло и провалилось.

– Где Артем, Шамиль? Унтер, где твой командир?

– Мэм… – он осекся, сжал губы, хрустнул пальцами…

– Отвечай, отвечай же, Шамиль!

– Мэм… Он… Он попал в плен. Ничего страшного, мэм.

– Где? Когда?

– Сегодня ночью… На Роман-Кош…

– Как… это случилось? – Ноги подкосились, я опустилась на траву. Шамиль тоже сел, секунды три молчал, одной рукой потирая то шею, то щеки, а другой рукой расстегивая пуговицы на куртке.

– Под утро… Нас был всего один взвод… Они атаковали со стороны дороги… – Он оставил пуговицы и, выдергивая травинку за травинкой, начал рвать их на две части и отбрасывать. – И что-то вроде взвода отправили… к нам в тыл. Вот так и… Дядя Том… Виноват, поручик Томилин… да вы его не знаете… Его убили, а капитана взяли…

Я все еще не понимала, в чем дело. Плен, конечно, штука малоприятная, но Шамиль говорил так, как будто Арт убит.

– Дальше…

– Дальше ничего, мэм. Я не знаю, что с ним… стало.

– Этого урода расстреляли, мэм, – впутался в разговор прапорщик из резервистов. – Эбет, его бы тоже парча-парча-кесмек, но и так энаф якши.

– Ваше благородие! – вскочил Шамиль.

У меня тяжело заныли живот и крестец. Такого раньше никогда не было… всегда на удивление легко проходили месячные.

«Тоже разрезать на куски»…

– Ваше благородие, гэт миндан, – Шамиль вежливо теснил прапорщика в сторону. – Здесь вэри тэлюкели ери. Кто тут стоит и болтает языком, у того развивается такой кариес, не приведи Аллах, что свои зубы он уносит домой в кармане, ваше благородие…

Это вранье, что когда теряешь сознание, перед глазами плавают цветные круги. Это не круги, а что-то вроде фигур в калейдоскопе, и цвета они все одинакового – красно-коричневого.

– Мэм! – подхватив меня на руки, Шамиль явно не знал, что делать. Но быстро сориентировался, вдохнул поглубже и рявкнул во всю мощь унтерских легких:

– Медик!!!

Я хотела ему сказать: не стоит беспокоить медика, просто положи меня на траву и что-нибудь под ноги. Но все звуки куда-то исчезли.

Капитан Верещагин умер и попал в ад.

Ад был шумным и железным, он тарахтел и вибрировал.

Ощущения как-то разбежались с реальностью, и он все не мог вспомнить, откуда он слетел, что так побился и ободрался, и если он находится в госпитальной палатке, то где, черт возьми, Шэм – надо сказать ребятам, чтобы они нашли его…

Трясло и болтало, ревело и стрекотало над головой. Он не в аду и не в палатке, а в вертолете…

Вибрация пола отзывается болью…

Blackout.

Взгляд вправо: ряд подошв, немудреный орнамент рифления… Какие-то очень неприятные воспоминания связаны с этими рифлеными подошвами.

Redout.

Вгляд влево. Заострившееся бледное лицо. Кровь на губах.

Имя. Он должен помнить имя…

Глеб.

Он вспомнил. Не только имя – все, что происходило в последние сутки и часы.

Blackout.

Длинный коридор, полный людей в форме. Его несут на руках, сцепив кисти в «замок», шесть человек… Гул многолюдья стихает, отрезанный дверью. Его тянут, переворачивают, срезают одежду. Ткань, присохшую к ране, отдирают резким движением.

Blackout.

Он пришел в себя на жестком диване, в каком-то казенном помещении: серый ковер, белые панели на стенах, дешевая конторская мебель, корешки папок, маркированные орлом, – все, что он смог разглядеть из-под ресниц, чуть приоткрыв глаза.

«Главштаб…»

Арт прислушался к своим ощущениям – и ничего хорошего не услышал. Он чувствовал на себе бинты, но не чувствовал одежды. Руки были скованы за головой и, судя по всему, наручники пропустили через подлокотник дивана. В довершение всего он был не один.

– Тофариш капитан, он уше очнулся, – прозвучало над самым ухом. Артем открыл глаза. Обладатель странного акцента выглядел так, словно его с головой макнули в пероксид и оставили так на сутки.

– Хорошо, Энью, посадите его.