Операция «Отче наш»

Рукой в толстой перчатке мне удалось взяться за злополучный предмет и, подергав его в разные стороны, извлечь из трубы. Я осветил его фонариком.

В узком луче я увидел… мой нож!

На перчатке лежал, поблескивая, японский морской нож с широким острым лезвием и рукояткой из слоновой кости.

Мой нож! Каким образом, черт дери, очутился он в гальюне «Конни»…

Я не пользовался им на борту и не заметил пропажи. Видимо, кто-то прибрал его к рукам. Давно задуманная диверсия? Вспомнился Учтивый господин в кондитерской Берга. Что он сказал после того, как разорвал счета? Кажется, что день расплаты еще впереди.

Но ведь он не мог уже тогда знать, что мой нож используют для диверсии против «Конни»? Это слишком маловероятно. Хотя какого-то рода диверсию он мог предвидеть. Такую, чтобы подозрение пало на меня. Вот и будет мне возмездие…

Остолбенев, я глядел на свою находку.

Что было бы, не найди я первым этот нож? Если бы «Конни» подняли, откачали воду и при осмотре обнаружили мой нож в сливной трубе. Поверили бы моим клятвам, что я ни при чем? Хотя я находился на борту во время аварии.

Осталось бы за мной место парусного мастера?

Дрожа от возбуждения и ярости, я выбрался обратно на палубу «Конни», перевалил через фальшборт и соскользнул на твердый грунт. В голове роились мысли. Как лучше поступить? Какой образ действий предпочесть?

Выходить наверх с ножом в руке нельзя, придется объяснять, как я его нашел. Петер, который помогал мне облачиться в скафандр, знал, что в моем снаряжении не было этого ножа.

Стало быть, надо от него избавиться.

Освещая путь фонариком, я отошел метров на десять от «Конни», воткнул нож в грунт и наступил на рукоятку тяжелой калошей. Прощай навсегда! Я вообразил, что нож вонзается в спину того, кто подложил мне свинью.

После чего вернулся к «Конни». Долго стоял неподвижно.

Наконец взял себя в руки и вспомнил, для чего нахожусь в этом месте. Продолжая осмотр «Конни», убедился, что не могу завинтить оставшиеся два обуха, так как левый борт яхты плотно прижат ко дну. Все, что можно сделать, сделано.

Я посигналил, чтобы меня поднимали.

Подъем проходил медленно, по этапам. Я опасался неприятных ощущений при всплытии, но обошлось. Тем не менее я с великим облегчением вдохнул свежий морской воздух, когда Петер освободил меня от шлема.

– Ну, как? – подошел Билл. Обнаружив, что два обуха по-прежнему заткнуты за пояс, он добавил: – Я так и думал. Не смог добраться?

– Не смог. Она лежит на левом боку. Но правый борт свободен.

– Хорошо. Тросы можно продеть?

– Думаю, что можно. Между камнями под яхтой есть просветы, как-нибудь просунем.

– Отлично. В остальном все гладко прошло?

– Как по маслу. – Отвечая, я глядел на море.

– Никаких происшествий?

– Никаких.

– У тебя вид какой-то запаренный, Морган, – заметил Билл, всматриваясь в мое лицо.

– Воздух в шланге не больно-то чистый…

Билл довольствовался этим ответом и оставил меня.

Во второй половине дня развернулась кипучая деятельность. Прибыли пять аквалангистов из Гётеборга, пришел заказанный Биллом огромный плавучий кран для спасательных работ. Все были в курсе и знали свое дело. Тросы и стропы быстро обхватили корпус яхты, и стрела мощного крана зависла над местом крушения.

Последовала команда «вира!», и «Конни» оторвалась от своего временного ложа в пучине. Метр за метром мачта вырастала из воды, поблескивая на солнце влажным алюминием.

Когда вынырнула палуба «Конни», последовала команда «стоп!». Экипаж плавучего крана запустил большой компрессор и подсоединил помпы. Два аквалангиста поместили в чрево яхты стальные цилиндры, помпы заработали, и мы на «Торде» увидели, как «Конни» медленно поднимается над волнами.

Час спустя после того, как палуба красавицы две-надцатиметровки вновь увидела дневной свет, яхта была на плаву. Я смотрел на нее с великой радостью.

– Что ж, пошли, Морган, – сказал Билл.

Мы спустились на борт «Конни» и бегло осмотрели ее. Яхта почти не пострадала. Мы не нашли никаких пробоин.

– Ты что-нибудь понимаешь? – Билл покачал головой.

– Нет.

– Ни одной пробоины, черт дери! Почему же вода так сильно прибывала? – удивлялся Билл Маккэй.

Я ограничился тем, что изобразил на лице такое же удивление.

Чтобы не пришлось завершать буксировку в темноте, мы с Биллом на этом прервали осмотр. Он вернулся на «Торд», я остался на «Конни». На этот раз общество мне составил Мартин Графф. Чиннмарк все еще отлеживался на борту «Торда».

Попрощавшись со спасателями, мы тронулись в путь. «Торд» исправно выполнял роль тягловой лошади, и «Конни» плавно скользила по воде. Море – многоликая стихия – вело себя смирнехонько, совсем не так, как сутками раньше.