Операция «Престол»

Одно из них — сука — означало шпиона, другое — блядь — мужчину, который берёт на себя роль женщины.

Наиболее грязным и унизительным в арестантской среде того времени считалось любое обращение в женском роде.

«Честный арестант» обязан был смыть такое оскорбление кровью.

Помимо шпионов, «суками» называли также сотрудников мест лишения свободы — надзирателей, начальство и конвойных.

Поэтому назвать «сукой» арестанта значило поставить его в один ряд с ненавистным начальством.

Надо сказать, что и сама администрация по отношению к себе считала подобное определение самым унизительным.

Охранник мог прость «сукиного сына» и «мерзавца», но не «суку», за которую мог застрелить.

После окончания войны сражения между «ворами» и «суками» пошли полным ходом.

«Суки» и «воры», попадая на одну «командировку», сходу хватались за «пики» и дрыны и бросались друг на друга.

Кровь лилась рекой.

Под горячую руку попадали все, без разбора, в том числе арестанты, не имевшие отношения ни к «ворам», ни к «сукам».

Человеческая жизнь вообще перестала что-либо стоить.

С прибытием новых этапов «блатных» война, разумеется, вспыхнула с особой жестокостью.

Лагерное начальство только хваталось за голову. О политике невмешательства не могло быть и речи.

Положение осложняло то, что блатные были призваны в лагерях для физической расправы с «троцкистами».

Блатные убивали и избивали беспомощных стариков, голодных доходяг.

Смертной казнью каралась даже «контрреволюционная агитация», но преступления блатных были под защитой начальства.

Да, поначалу оно, преследуя свои цели, натравливало одних на других.

Но когда война пошла в полном смысле этого слова на истребление, перепуганные начальники попытались изолировать «сук» и «воров» друг от друга.

Сначала в пределах одного лагеря стали создаваться отдельные «воровские» и «сучьи» зоны. Но все было бесполезно, и всякий раз война вспыхивал с новой силой.

Так что в этом смысле любившему и хорошо знавшему историю Алексею, можно сказать, повезло, поскольку он имел возможность наблюдать первые проявления сучьей войны, о которой позже будут написаны сотни книг и поставлено десятки фильмов.

— И это, закончил Клест, — не мое личное решение, это естественный выход из создавшегося положения для всех тех, кто пошел против закона. Ну, а что такое быть «сукой» тебе, майор, объяснять не надо!

— Не надо! — покачал головой Беркетов, хорошо зная, что своим решением они обрекают себя на положение изгоев в любом воровском сообществе, поскольку там всегда будет править бал преклонявшееся перед законом большинство.

— И тем не менее?

— И, тем не менее, мы остаемся при своем решении!

— Хорошо, можешь идти, и помни, я тебя предупредил…

Беркетов еще раз кивнул и с несколькими своими сторонниками покинул барак.

— Надеюсь, — сказал Клест, когда за Беркетовым закрылась дверь, — теперь все понятно?

Ответом ему послужили громкие и злобные выкрики:

— На перо «ссученных»! Валить их!

— Вот именно! — громко произнес Клест. — Отныне прессовать всех этих предателей везде, где только можно!

Когда правильные воры разошлись, продолжая громко обсуждать планы мести «сукам», Алексей сказал:

— Ну, сейчас начнется!

— Так это же хорошо, Леша!

— А чего хорошего? — удивился Анненков. — Ходи теперь и оглядывайся! На той стороне тоже не дети!

— Ничего, — все так же весело продолжал Преклонский, — пооглядываемся! Зато теперь у нас появился реальный шанс?

— На что? — спросил Алексей.

— На побег, Леша, на что же еще! — улыбнулся Преклонский. — Или ты хочешь здесь задержаться?

— Нет, конечно, но как ты себе это представляешь?

— Да очень просто! — ответил Преклонский. — Спровоцируем схватку воров и под шумок уйдем. Ну а помогут нам китайцы…

Алексею не надо было объяснять дальше, поскольку план и на самом деле был хорош.

— Все это хорошо, — после небольшой паузы сказал Алексей, — только куда мы пойдем? Идет война и долго мы не пробегаем! Не в тайге же нам прятаться?

— Нет, Леша, — ответил Прелонский, — в тайге мы прятаться не будем, а уйдет на ту сторону, в Харбин…

— А там мы кому нужны? — удивленно взглянул на приятеля Алексей.

— А это, Леша, — понизил голос Преклонский, — уже не твоя забота! И смею тебя уверить, что в Харбине нас встретят по самому высшему разряду. Впрочем, — улыбнулся он, — если ты намерен честно отбыть свой срок и вернуться к товарищам с чистой совестью, то не смею настаивать…

И по тому выраждению, с каким Евгений произнес эту фразу, Алексей понял, что Преклонский не блефует, но пока не договаривает, по всей видимости, еще полностью не доверяя ему.

— Все в цвет, Корнет! — подражая блатным, нараспев произес он.

— А ты как думал? — в тон ему ответил Преклонский. — Мы пургу не гоним! Подмажем вертухая и оторвемся! Все будет ништяк, Граф!

Приятели от души рассмеялись и, допив водку, разошлись по отрядам.

Хотя это было далеко не так смешно.

Да и что веселого было в том, что два русских офицера, вместо того, чтобы командовать полками где-нибудь под Ельней, мечтали в Гулаге о том, как подкупят охранника и убегут.

Но, увы, так нелепо распорядилась русская история…