Операция «Престол»

Он поднялся из-за стола и вышел из зала.

В этот момент певец с явно офицерской выправкой запел:

Здесь под небом чужим
Я как гость нежеланный…

Оставшийся в одиночестве Алексей с интересом принялся рассматривать публику.

И надо отдать большинству находившихся в ресторанном зале людей, при первых же словах песни они перестали жевать и разговаривать.

И понять их было можно.

Революция и Гражданская война, словно осенний ветер листья, разметала по всему свету белую гвардию.

И там, «под небом чужим», в парижских и харбинских кабаках, обливались они под гитарный звон горячими слезами по родным русским березам и широкому снежному полю, по которому мчались когда-то на удалых русских тройках, не ведая о том, что существуют на свете РСДРП и Интернационал…

Алексею было жалко этих людей, так и не сумевших понять, что их вишневый сад давно уже отцвел и заложен.

Конечно, ему многое не нравилось в современной России, но хорошо знавший историю Алексей понимал, а вернее надеялся и на то, что все это только болезни роста и что Россия никогда не погибнет и рано или поздно выйдет на уготованную ей Судьбой дорогу.

Да, жившим при Иване Грозном людям вряд ли можно было позавидовать, но… все прошло.

И Алексей не сомневался, что пройдет, как было написано на перстне Соломона, и это…

Верил он и в то, что та самая дорога, которая предназначена России, будет широкой и столбовой.

По той простой причине, что «в Россию можно толькое верить», так как у ней «особенная стать».

Да, Алексей многое понимал в истории России и знал, как тяжело сейчас всем этим людям, оторваным от «родных кладбищ и больших городов».

Именно поэтому при словах «Белая гвардия» ему всегда становилось грустно, как бывает грустно на кладбище, где лежат близкие люди.

Впрочем, они и были близкими ему людьми, так как по происхождению, образованию и воспитанию он был плотью от их плоти и кровью от их крови.

Точно такую же грусть он испытывал и сейчас, сидя в зале «Золотого яра» в обществе всех тех, кого по другую сторону границы называли «недобитыми».

Но как только Преклонский снова появился в зале, его грусть развеяло так, так первый же порыв ветра развеивает утренную мглу.

А все дело было в том, что рядом с Евгением он увидел свою первую любовь, Наталью Касатскую, которая училась на Женских курсах в Новочеркасске.

Эти курсы были филиалом Смольного института и были созданы, как и сам Смольный, для того, чтобы «дать государству образованных женщин, хороших матерей, полезных членов семьи и общества».

Наташа была не только образована, но и потрясающе красива.

Ее отец, военный священник, был расстрелян во время казачьего геноцида на Дону, а мать у нее на глазах зарубил пьяный красноармеец только за то, что она имела неосторожность попасть ему под руку.

После восемнадцатого года, когда Алексей покинул казачью столицу, он больше не видел Наташу и не слышал о ней.

И вот теперь, она, живая и невредимаяи все такая же крсивая, с улыбкой шла к нему через зал.

Алексей встал со своего места и двинулся ей навстречу.

Наталья обняла его и крепко поцеловала в губы.

— Здравствуй, дорогой мой Леша! — с потемневшими от набежавших чувств глазами проговорила она.

И долгое время лишенный женского общения Алексей почувствал, как его накрыла теплая волна.

Да и чего там скрывать: он был очень рад видеть ту самую девушку, которой он когда-то среди спелых вишен на на берегу Дона клялся в вечной любви.

Несмотря на выпавшие на ее долю испытания, Наташа стала еще красивей, только теперь уже самой настоящей красотой зрелой женщины.

— А теперь, — насладившись произведенным им эффектом, произнес Преклонский, — разрешите мне откланяться! Дела!

Он отозвал Алексея в сторону и негромко сказал ему:

— Стол оплачен…

— Спасибо, — кивнул Алексей.

Оставшись одни, они выпили за встречу и долго рассказывали о себе.

Наташа поведала Алексею многое, и большинство этого многого было правдой.

Не сказала она ему главного.

Того, что ее давно уже являлась сотрудником контрразведки и чаще всего ее использовали как приманку, когда надо было заполучить или проверить нужного человека.

Не сказала она ему и того, что стала тем, что стала, не от великого желания бороться с Советами, а по той простой причине, что ее заставил работать на себя начальник контрразведки полковник Жадвоин.

Как очень быстро убедилась Наташа, это был человек, не ведавший сентиментов, холодный и жестокий.

Да, она пыталась сопротилвяться, но после того, как ее престали брать на работу она, поголодав и помучавшись, согласилась.

Умолчала она и о том, что и сейчас выполняла задание контрразведки, которая, несмотря на биографию Алексея и его дружбу с Преклонским, не исключал той возможности, что он является агентом НКВД.

Когда Алексей проводил Наташу на квартиру, она взглянула на него тем самым наполненным любовью взглядом, который говорил лучше любых слов:

— Останешься?

Алексей кивнул.

— Ты посиди, — сказала Наташа, — а пока переоденусь…

Оставшись один, Алексей осмотрел довольно уютную. комнату.