Беркут тоже разговорился о своем анклаве, у них там все было наоборот: жила малая часть населения, остальная – выживала, и чтобы пробиться наверх, надо быть не талантливым и полезным, а подлым, хищным, беспринципным. Потом произошла разгерметизация, и на небольшую часть выживших стали охотиться обитатели других бункеров. Беркут остался последним выжившим своего анклава.
Дослушав его, Снег сел на край Березкиной постели – отпугивать смерть.
Но бессонная ночь, принесенная в жертву, не помогла: Березке сделалось совсем паршиво, он горел, бредил, не приходя в сознание. Братья бродили скорбными тенями, даже чужак выглядел подавленным. Жизнь замкнулась в кольцо скорби.
А проклятый дождь все лил и лил. Прекращался, вселяя надежду, и обрушивался на размокшую землю с новой силой. Стоило порадоваться, что наконец-то небо посветлело, как ветер приносил новую черную тучу. Нехитрым развлечением было многочасовое созерцание осеннего пейзажа через отверстие, заменившее окно. Поскольку находилось оно в четырех метрах над землей, приходилось становиться на верхнюю койку.
Единственное, что разбавляло однообразный пейзаж, – мутанты. От безделья и отчаяния засекали время и делали ставки, кого больше пройдет мимо: самок или самцов. Иногда муты замечали слежку и набрасывались на укрепление. Обычно больше двух часов они не задерживались, уходили на поиски более легкой добычи. Устав так развлекаться, садились вокруг костра, играли в карты, скрашивая серую монотонность рассказами о себе.
Снились теплая постель, лампочка и нарисованное окно с видом на лето. Стоило вспомнить родную базу, беззаботные дни, когда не было потерь и предательства, как хотелось выть от тоски.
Утром шестого дня Березка затих. Он по-прежнему горел, пульс его зашкаливал, только дышал он совсем поверхностно и его руки похолодели. На рассвете он умер.
Глядя на его неподвижное лицо, Снег подумал о том, что сердце человека состоит из того, что ему дорого. Когда уходит кто-то близкий, живой кусок замещается мертвым. Получается, что Снег носит в себе две частицы смерти: его и Демона, который убил добрую память о себе.
А еще начала заканчиваться еда, варили последнюю пшеницу, остались только грибы. В присутствии трупа есть не особо хотелось, но выбрасывать Березку, пусть мертвого, на растерзание мутам было бесчеловечно, даже Учитель с этим согласился. Но если дождь не прекратится за несколько дней, то тело начнет разлагаться и от него придется избавляться.
Продрогшие, грязные, заложники дождя кружком сидели у костра, сжигали последние дрова, языки пламени трепетали, и черные тени на стене то укорачивались, то вытягивались.
– Человек без еды может протянуть больше месяца, – говорил Учитель. – Думаю, за это время у нас будет несколько солнечных дней.
– Да ну, – возразил Леший, поворошил бревна, и вверх, к окну взлетели искры. – Если день не поем, у меня башка кружится, руки слабеют и ноги не держат.
– Ты не мутируешь, – покачал головой Радим. – По-моему, ты уже. По крайней мере, прожорливость у тебя, как у мута.
Леший сверкнул на него глазами, но промолчал, скрестил ноги, усаживаясь на спальнике поудобнее. Учитель продолжил:
– Да, без еды человек слабеет и дольше спит, но жить и медленно передвигаться вполне способен. А вот без воды погибает за неделю. Давным-давно в далекой-далекой стране Тибет, расположенной высоко в горах, людей хоронили странным образом: в сидячем положении труп доставляли на вершину горы, разрубали тело на куски, измельчали кости и скармливали птицам. Вы меня поняли. Нельзя держать здесь тело дольше двух дней.
– Так то птицы, а это – грязные муты. – Наклонившись, Леший подул в начавший угасать костер.
Яр придвинулся ближе к жару и протянул вперед руки. На его лице плясали тени, залегали в ямках впалых щек и делали его похожим на хищную птицу. Лысая голова с едва заметным ежиком темных волос еще больше уподобляла его птице грифу, которую Снег видел в книжке.
Когда его только привели на базу и он пристрастился к чтению, смотреть на лысую птицу было настолько противно, что Снег тренировал силу воли, заставляя себя подолгу смотреть на гадостное создание без содрогания.
Следующий день провели в сырости и холоде, доедая вчерашний обед. Дождь прекратился, но лег густой туман, в нем муты тоже чувствовали себя превосходно и сновали туда-сюда. Настроение было – хоть стреляйся. По-прежнему не удавалось смириться со смертью Березки. Казалось, стоит его растолкать, он откроет глаза и начнет тараторить. Почему-то никто не спешил его будить.
Снег проснулся среди ночи оттого, что замерз. Свесил ноги со своей первой полки, чтоб протопать к дырке в полу, служащей туалетом, и улыбнулся, увидев на стене отпечаток лунного света, который лился через окно. Неужели небо ясное?
Вторая полка над Снегом пустовала, и он взобрался на нее, встал и выглянул в окно: да, чистое небо! Полная луна! Блестит опрокинутый броневик Учителя, большая машина, отражая лунный свет, кажется сиренево-голубой.
Впервые за долгое время он засыпал с надеждой.