Операция «Северный полюс» была не более чем каплей в океане крови и слез, страданий и разрушений Второй мировой войны. Тем не менее она оставила заметный след в запутанной и занимательной истории разведки – истории столь же старой, как война и само человечество.
Часть третья
МЕЖДУ СТРОК
Под закопченным сводом Северного вокзала в Брюсселе из только что прибывшего амстердамского экспресса выгружалась свежая порция пассажиров. Голоса продавцов газет эхом разносились среди гор багажа на спинах утомленных приезжих; к выходам из вокзала пробивались потоки фигур в оливковой и серой форме, столь же сильно обремененных поклажей.
Рабочие с усталыми, вытянувшимися лицами, упитанные дельцы от войны и многочисленные женщины в нарядных платьях и с сильно накрашенными, бледными лицами – вот кто представлял гражданское население в потоке людей, оказавшихся на брюссельском Северном вокзале на пятом году войны. Война, программы вооружения, оборонная промышленность и «Организация Тодта» прокачивали сквозь вокзал десятки тысяч людей на службе и отпускников, самовольно отлучившихся и дезертиров, персонал вспомогательных и трудовых корпусов из всех стран Европы – от Волги до Испании.
Люди из портов и сооружений Атлантического вала, из бункеров на стартовых площадках секретного оружия, с аэродромов и из мастерских, из складов, арсеналов и лагерей скапливались здесь и вновь рассеивались во все стороны, чтобы на следующий день их сменили новые толпы.
Этот могучий поток служил неисчерпаемым резервом всевозможной помощи для вражеских разведок, надежным источником шпионской информации и полезной средой для всевозможного саботажа. С самого начала войны враг не оставлял попыток воспользоваться предоставляющимися ему здесь возможностями.
Щупальца лондонской разведки растянулись из неоккупированной части Франции, из Испании и Швейцарии ко всем важным военным целям. Они пустили корни в немецких конторах, на строительных площадках и в оружейных заводах. Непрерывно всходили новые ростки – на аэродромах и складах, – образуя паутину шпионажа. Во Франции в 1940 году я уже ознакомился с эффективностью союзной разведки.
Однажды, во время ликвидации организации, работа которой направлялась с неоккупированной территории Франции, в наши руки попали планы французской гавани Сен-Назер с многочисленными техническими подробностями. Мы не стали медлить и показали трофей офицеру абвера при штабе адмирала-командующего в Сен-Назере, достойному фрегаттен-капитану, который в ужасе развел руками, одновременно заметив, что не в состоянии предотвратить повторение подобных случаев. Выяснилось, что на планах содержится точное изображение огромных бункеров для подводных лодок и шлюзов, которые в то время строились в Сен-Назере; планы включали подробное техническое описание и заметки об оборонительных мерах, скопированные с оригинальных чертежей.
За несколько месяцев в Сен-Назер было пригнано двадцать тысяч иностранных рабочих – главным образом скандинавов, поляков и испанских беженцев-республиканцев. «Надзор» за ними был поручен полудюжине достойных служащих секретной полевой полиции из Германии, которые не говорили ни на французском, ни на одном из тех языков, которыми пользовались рабочие. Отправленный в Берлин подробный доклад об этом классическом примере полного пренебрежения требованиями безопасности затерялся – несомненно, в груде аналогичных донесений, поступавших из всех портов и военных центров Атлантического фронта от Нордкапа до Биаррица.
В то время нас особенно заботили потоки тысяч испанцев-республиканцев, которые перебрались во Францию в конце гражданской войны и были помещены французскими властями в лагеря для интернированных. После капитуляции Франции в мае 1940 года они толпами бежали в Париж и на территории, оккупированные Германией. Оккупационные власти, как и во многих других случаях, выявили свое более или менее полное бессилие справиться с этим наплывом, что видно из следующего примера.
В ходе разговора с адмиралом Канарисом весной 1941 года один офицер абвера затронул эту самую проблему. Когда Канарис спросил мнения о том, какие меры следует предпринять, ему предложили схватить этих людей и интернировать в концентрационных лагерях. Услышав это слово, Канарис приставил к ушам ладони, как будто не расслышал, и самым дружеским образом поинтересовался:
– А что это такое – концлагерь?
– Ну… это концлагерь, господин адмирал.
Тогда Канарис воскликнул с красным от гнева лицом:
– Сожалею, что не улавливаю смысла в ваших словах!
После чего предложение незадачливого офицера умерло само собой.