Операция «Шторм»

Шутка шуткой, а сопротивлялись немцы отчаянно. Хотя и безуспешно, они несколько раз пытались прорвать кольцо. Фашисты располагали огромным количеством живой силы, артиллерии, танков, другого вооружения и боеприпасов. Они отвлекали на себя от наступательных операций много наших войск, а в случае неудач на основном направлении могли сыграть роль ножа в спину. Связь с основной массой немецкой армии они поддерживали не только по радио и воздуху, но и морем, через Рижский залив.

Естественно, что эта группировка крайне интересовала наше армейское и флотское командование. Какие-либо сведения о ней могла дать только глубокая тыловая разведка.

Вот и решено было забросить в этот район двух наших разведчиков самолетами на парашютах. Один из них и был другом Маши, а другой? Другой сидел рядом с нами и не спеша, словно нехотя, рассказывал:

- Минувшей зимой это было. Повезли нас с Сашей ночью на среднем бомбардировщике вместо бомб. Знали мы, что не вернемся. Немцев там было понатыкано на каждом шагу. А потом ведь в окружении люди - не у тещи на блинах. И нам надеяться на немецкую форму, в которую нас одели, и на немецкий язык, которым мы владели,- шанс маленький.

Маше разрешили проводить нас до аэродрома. Втроем мы сидели сзади в легковой машине. Сидели они и молчали. Только изредка глянут друг на друга и опять молчат - сердцем понимали один другого.

Я еще подумал тогда: вот и вся судьба.

Так оно и случилось. Погиб он. Немцы, наверное, ему и приземлиться не дали: рация его даже не пикнула ни разу…

Тихо стало в курилке. Мы сидели опустив головы, чувствуя свою- виновность и перед Машей и перед ее любимым. Разведчик тоже молчал.

- А как же ты?..- робко спросил кто-то.

- Чудом, ребята. Самым настоящим чудом..,

Как бы выигрывая время и изучая нас, он слегка приоткрыл рот и часто, часто забегал по верхней губе кончиком языка из стороны в сторону. И тут мы увидели, что губы у него тонко очерченные, яркие и сочные. И все лицо совсем не обыденное, а очень правильное, на редкость ровно-матовое, спокойное и умное. Мы знали, что он родом из Москвы, и теперь не сомневались, что из интеллигентной семьи (иностранным языком владел все-таки). Он ощупывал каждого из нас по очереди своими серыми глазами, а мы прятали от него свои глаза.

- Прилетели мы на место. Летчик открыл бомбовой люк. Мы поцеловались с Сашей, и он прыгнул первым. Больше я его не видел: ночь, темнота.

Ну и я, конечно, прыгнул. Дернул за кольцо и тут же меня дернуло. Думаю, все в порядке - парашют раскрылся. И в то же время не пойму - тащит меня не вниз, а в сторону. Тащит и тащит, и самолет надо мной гудит. Глянул вверх - что такое? Парашют мой прилип к самолету. Я и так и сяк - ничего не выходит. Прилип и хоть ты лопни.

Передовую перелетаем. Немцы из зениток бить начали. Совсем рядом - зинь, зинь. Летчик не знает, что я под ним вишу, давай маневрировать - то возьмет высоту, то вниз, то влево, то вправо. Так меня накувыркал, что из меня и дух вон. Варежка свалилась с левой руки, вот теперь култышка,- он показал ампутированные пальцы.

- Ну, ничего. Как-то миновали эту полосу, не угодили они в нас. Хорошо, что в прожектора не взяли, а то бы капут.

Прилетели на аэродром. Летчик на посадку заходит, а ему красную ракету - иди на второй круг. Заметили, что я болтаюсь.

Он снова заходит, ничего не зная, и опять ему красную ракету. И так раз пять. В конце концов ему как-то сообщили, что под ним висит человек. А бензин уже на исходе.

И вот самолет набирает высоту и давай снова фортели выкидывать. Уж он качал, качал. Из меня и зелень-то всю вырвало. А парашют прилип, словно его десятидюймовыми гвоздями пришили.

Бензина осталось капли, и летчик пошел на посадку, зная, что из меня мешок костей получается, но делать нечего: нужно было спасти машину и самого себя. Уж лучше одна жертва, чем три.

Я уже ничего не помнил. Это мне после рассказывали. Оказывается, самолет пошел на посадку, пролетая над деревней, и тут я сам оторвался. То ли парашют смягчил падение, то ли большой сугроб снега - я не разбился. Но ждала меня новая беда,- он улыбнулся.- Никто на аэродроме не видел, где я упал. Конечно, сразу начали искать, но пока по зимнему бездорожью проедешь.

Вышли утром колхозники, видят, парашют висит на тыну, а в сугробе человек ни живой ни мертвый в немецкой форме. Сообразили - шпион, значит, немецкий, подстреленный. Обезоружили, отстегнули ремни и вместе с парашютом на сани и в сельсовет. Оттуда звонить в милицию. Те приехали и повезли в контрразведку.

Меня наши разыскивают, а я уже в каталажке, обмороженный, полумертвый. Привели в чувство, начинаю говорить, что я свой, а мне не верят. Пока там нашли меня свои, а пальцы-то вот на руке пришлось отнять и на ногах тоже. А в остальном все в порядке - ни единой царапинки, ни одного ушиба.*.

Он замолчал, и мы все молчали. Только затяжки махорочные были глубже. Затянулся и он, закашлялся сухо, надсадно, а потом сказал: