Операция «Степь»

У глиняной резиденции следственной комиссии к столбу был привязан выпряженный верблюд. Рядом стояла арба с кулями и рогожами, из которых торчали рыбьи плавники и хвосты. На арбе, покуривая, сидел мужичок в лисьем треухе, с трехлинейкой на коленях. По белой тряпке на рукаве Глеб определил, что этот повстанец из Мазановского полка.

Разумеется, та же самая повозка, которую он видел во дворе у Ивановых! И верблюд! Хотя… тот ли верблюд, ручаться трудно. Но повозка!..

– Чья? – спросил Ильин, подъезжая вплотную.

Мужик обдал его клубом удушливого «заметенного» самосада, хуже которого в природе не бывает, и охотно пояснил:

– Шпиен. Может, однако, и не шпиен. У товарища Бурова разбираются. А я, значит, охраняю.

«Он и есть», – подумал Глеб. Не раздумывая, соскочил с коня и бросил поводья мужику: привяжи, мол. Дверь была открыта. Похоже, что гостеприимная следственная комиссия не закрывала ее никогда.

Всего несколько шагов он и успел сделать по темному коридору, как услышал Бурова: «А теперь что скажешь?» И тотчас – глухой звук: что-то тяжелое упало за дверью.

– Прощу извинить! – Глеб решительно переступил порог комнаты, ярко освещенной подвешенными к потолку «молниями».

Буров стоял, прислонясь задом к столу, и глядел на человека, который ничком лежал у его ног. У стены, картинно изогнувшись, стоял голубоглазый красавчик Капустин. Он был без кителя, в нательной рубахе с засученными рукавами. Капустин улыбался и брезгливо тряс пальцами, стряхивая с них кровь. Буров поднял на Ильина глаза. Они ничего не выражали, ничего…

– Кто это? – Глеб носком сапога указал на распластанного на полу человека. – А то я с утра по всей станице ищу одного. Возможно, того самого, кого мы ищем с тобой оба. Не он?

– Он самый. Посади-ка его, Капустин.

Капустин подхватил Ягунина под мышки, подволок к лавке и усадил безвольное тело в угол. Голова Мишки встряхнулась и повисла. Из носа и из уголка рта на рубашку стекала кровь.

– Не может быть!

Гаюсов с сонным удивлением взглянул на Ильина, который, стиснув челюсти, в упор всматривался в окровавленное лицо.

– Кто этот человек, Буров? Он признался?

Гаюсов растянул губы в улыбке:

– Нет нужды ему признаваться. Чекист. Мой старый знакомый. Между прочим, сегодня у нас с ним третья уже встреча. И наверняка – последняя.

Прислонив голову к стене, Мишка тяжело дышал. Розовый пузырек появлялся и тотчас лопался у его губ. На Глеба он не взглянул, хотя по голосу узнал тотчас. «Не все ли равно, – сказал себе Мишка. Он был в каком-то отупении – боль в затылке мешала думать. – Двое ли, один ли Гаюсов. Теперь все едино – каюк…»

– Поразительно, – тихо проговорил Ильин. – Представь себе, Борис, именно этот субъект выследил меня в Самаре.

– Да ну? – удивился Капустин и радостно рассмеялся. – Надо же так!

Гаюсов прикрыл ресницами глаза, покосился на Мишку, потом на Ильина.

– Странное совпадение, верно? – сказал он, растягивая слова как бы в задумчивости.

– Да, удивительное… – Глеб достал кисет, свернул самокрутку. Гаюсов чиркнул зажигалкой-патроном. Глеб глубоко затянулся, пустил дым в сторону Ягунина. – У меня с ним, кроме всего прочего, есть и сугубо личные счеты, – сказал он, щурясь от едкого дыма. – Представь себе, он преследовал мою племянницу, Шурочку…

– Что, из-за тебя?

– Вряд ли. По-моему, он… В общем, девушка хороша собой, а у коммунистов, как известно, взгляды на отношения с прекрасным полом простые.

– Заткнись! – с ненавистью прохрипел Мишка.

Гаюсов и Ильин иронически переглянулись.

– Его, конечно, в расход? Когда хотите? – Ильин, морщась, обрывал у цигарки неровно горящий край. Он не заметил, как внимательно посмотрел на него Гаюсов.

– А тебе зачем? Тоже поговорить с ним хочешь, как мы?

– Еще чего… – Тонкое лицо Ильина выразило отвращение. – Извините, в заплечных дел мастерах не состою. У меня просьба к тебе, Борис. Помнишь, я отказался прикончить еврейского мальчишку?

– Помню, помню, – хмыкнул Гаюсов. Капустин заулыбался и пригладил ладонью белобрысый чуб.

– Разрешение, конечно, надо бы взять у Матцева, но он сейчас в штабе, и бог знает, когда там кончат заседать. А просьба такая: разреши именно мне расстрелять его. Самому.

Помрачневшее лицо Гаюсова сказало Глебу, что вряд ли члену следственной комиссии предложение его понравилось.

– Мой-то счет к нему покрупнее, – сказал угрюмо Гаюсов. – Ладно, я не против. Честь семьи, понимаю. Но в удовольствии себе я не откажу. Хочу полюбоваться, как он на коленях будет ползать. Как начнет слезы с соплями мешать.

– Не дождетесь, гады. – В горле у Мишки булькнуло, он закашлялся и обмяк.

– Договорились? – Глеб бросил цигарку в ведро. – Дайте только мне знать заранее. Допрашивать еще долго собираешься? По-моему, сейчас это бесполезно.

– А! – Гаюсов махнул рукой и вдруг схватился за щеку около глаза. – Черт… Нервы. Задергало… Ух, боль какая!

– Минутку! – Глеб расстегнул шубу и снял с пояса обтянутую сукном фляжку. – Ну-ка, хлебни скорей.

Гаюсов сделал несколько звучных глотков. Крякнул.

– Уфф! Неужели коньяк? Глеб, откуда?