Гали вошла в дом и прислонилась к двери. Как ей было хорошо сегодня! Она прошлась по квартире, любуясь копиями картин. Жана она сопоставила с картинами Матисса. В его манере писать, в крупных мазках, смелой игре с цветом было что-то общее с дикой красотой леопарда, присущей Жану. Такие же смелые, сильные движения, та же порывистость. Гали усмехнулась. Мальчишка ей определенно нравился. Она, пожалуй, с ним еще встретится.
Гали приняла душ и, закутавшись в прозрачный пеньюар, прошла в спальню. Пожалуй, она почитает перед сном. Она взяла какой-то журнал и стала его листать. Сейчас ей нужно легкое, не требующее особого погружения в чтение.
Она перелистывала страницу за страницей, пытаясь вникнуть в новые веяния моды, живописи, киноискусства. Она пыталась уловить, что еще хотел добавить знаменитый критик месье Гровер к своим высказываниям о французском импрессионизме в кино. Но вместо этого постоянно возвращалась мыслями к Жану.
Как он положил ей тогда руки на плечи, властно, страстно. Она тогда чувствовала жар, исходящий от них, даже через платье. Она могла бы почувствовать его и сейчас. Если бы позволила Жану остаться. Тьфу, что за мысли! Гали не привыкла жалеть о принятом и, тем более, исполненном решении. Не будет она делать это и сейчас.
Но перед глазами постоянно вставал Жан. Его сверкающие глаза, дерзкая улыбка. Куда делся тот застенчивый юноша, которого она привыкла в нем видеть! Когда Жан начал танец, он словно бы высвободил свою истинную сущность — свободного, сильного самца. И этого самца Гали страстно желала.
Гали вспомнила его слегка изогнутые, чувственные губы. Как он мог бы ее поцеловать, если бы она хоть раз дала ему волю! Гали провела языком по кончикам губ. Она почувствовала, как напряглось и заныло все тело. От одного воспоминания, подумать только!
Жан тоже думал о Гали. Впрочем, в отличие от нее, для него это уже вошло в привычку. Какая она гибкая! Как молоденькая девочка. Какие у нее замечательные волосы! Они, касаясь его напряженных мускулов во время танца, щекоча их, взвинчивали его до предела, придавали его ощущениям необычайную остроту. А губы Гали! Жан вспомнил, как она поцеловала его на прощание. Эх, ну почему она не дала ему как следует ответить на поцелуй. Жан почувствовал, как напрягается все его тело. И он побежал. Он бежал вверх по улице, пытаясь сбросить энергию, бьющую в нем ключом. Ту, которую его сверстники разрежали очень приятным для них способом, с помощью подружек разных возрастов и национальностей. Но Жан вместо этого бежал, все быстрее и быстрее.
Жан остановился отдышаться. Он чувствовал усталость во всем теле, ноги ныли. Но, не смотря на это, он отчаянно хотел Гали. Если бы это было возможно, он занимался бы с ней любовью до утра, и еще целый день, и еще. Он смог бы, Жан был в этом уверен.
Наконец, он остановился. Так не пойдет. Нужно идти домой, спать. Утром это наваждение рассеется. Жан добрел до общежития, повалился на кровать, и только его голова коснулась подушки, вырубился моментально. И никаких снов ему не снилось.
Глава 13
Аарон Селла, сотрудник резидентуры «Моссад» в Москве, ранним сентябрьским утром, прогуляв собаку и выпив чашечку крепкого кофе, сел в машину, прогрел мотор и выехал со двора дома в Большом Тишинском переулке, где он жил.
Его маршрут движения по улицам Москвы был рассчитан таким образом, чтобы можно было, не делая лишних петель, проехать по Краснопресненской улице в сторону Звенигородского шоссе, мимо метро «Улица 1905 года».
Иногда Селла брал с собой жену, и они объезжали магазины для иностранцев — «Березка». Жена делала необходимые покупки и одновременно помогала мужу, насколько это возможно, выявить наружное наблюдение, считывать метки о закладке тайников, да мало ли что еще может попросить дорогой и любимый. Хотя это иногда и является нарушением инструкций резидента, но, как известно, победителей не судят.
Руфь вот уже неделю по состоянию мужа чувствовала, что готовится что-то серьезное. Она хорошо изучила за 10 лет, которые они прожили вместе, мельчайшие проявления стрессов супруга. Аарик, например, становился в такие дни сексуально активным. И это ей очень нравилось. Он отказывался от алкоголя и почти переставал есть. Через три-четыре дня после операции, сбросив 3–4 килограмма, он возвращался в свое обычное состояние, становился веселым, много шутил, занимался с детьми и… не приставал к жене. Но она не обижалась, ей вполне хватало того, что она получала в периоды горячки.
Аарон рассчитал так, что, когда красный свет светофора зажегся, он подъехал к осветительному столбу около памятника героям 1905 года. На высоте 1,5 метров Руфь увидела четко нарисованную мелом букву «Z». Зажегся зеленый.
— Поехали, что ты стоишь, — спокойно сказала Руфь, — сигнал на месте.