Операция «Светлана»

Терлыч спрятал бумажку во внутренний карман пиджака и, застегнув его, заговорил совсем о другом: «Казимир, мне нужно встретиться с твоим графом». — «С паном Скавронским? Я схожу к нему». Майор мотнул головой: «Нет. Шановному пану еще рано знать, что ты с нами. Другой человек нужен, чтоб свести меня со Скавронским. Но граф должен доверять ему».

Братковский, склонив по-птичьи голову, задумался: «Не знаю, товарищ командир. Боюсь ошибиться…» И оборвал себя: «Говорите, ще не час открываться пану графу? Ну, а коли так…»

19. ЕСЛИ ГРАФ СКАВРОНСКИЙ ДАЕТ СЛОВО ЧЕСТИ

«Я не разумем вас, пан хорунжий», — граф негодующе распушил сивые усы и бросил высокомерный взгляд на остановившегося в дверях Алексея. Казимир устало повел плечами: «Пане граф, я не понимаю, чего вы не понимаете. Вы послали ко мне Зосю с приказом прибыть к вам. Так? Я шел к вам. У самого замка меня перехватили эти люди. Они попросили встретиться с вами. Дали слово, что никакой беды не принесут. Им нужно только поговорить. Это офицер». — «И в одном чине с вами, — Алексей сделал шаг вперед. — Разрешите представиться: майор Советской Армии Терлыч!» — «Пан… москаль? — и без того выпученные глаза графа, казалось, готовы были вылезти из орбит. Кого вы привели, Казимир?»

Братковский пожал плечами.

Алексей хотя и не говорил по-польски, но речь поляков понимал. «Друга, пан граф. Я пришел к вам как друг. Больше того, я пришел к вам как товарищ по оружию. Ваш хорунжий здесь ни при чем. И если вы так же понимаете русскую речь, как я вашу, мы можем отпустить Казимира и поговорить вдвоем». — «Ниц! — граф резко, насколько позволяла его комплекция, повернулся к гостю, которого до того игнорировал. — Пан Братковский останется. А пан русский покинет мой замок. Я не принимаю гостей. Тем более — русских!» — «Полковник Берлинг говорил о вас, как о честном человеке, истинном патриоте Польши».

Скавронский не отличался решительностью и стойкостью. И от напористости ночного гостя быстро терял гонор. Имя полковника Берлинга, его бывшего командира, просто ошарашило графа. «Если позволите, я вручу вам письмо полковника Берлинга», — Алексей из-под подкладки плаща вынул узкий плотный конверт с польским орлом в верхнем углу. — Прошу!»

Граф с тем же удивительным для его слоноподобной фигуры проворством ринулся к столу, схватил нож для бумаг и вскрыл конверт: «Шановный пан Юзеф! Чтобы ты не сомневался в моем авторстве, напомню тебе о поцелуе, которым прекраснейшая из паненок Людвига осчастливила ясновельможного графа Скавронского на балу у князя Р. в той маленькой комнатке, где, к несчастью пана Юзефа, оказался его командир. Поверьте, я до сих пор сожалею, что помешал блаженству своего товарища. А теперь, когда ты убедился, кто пишет это письмо, я скажу: этот человек — мой и твой друг. Помоги ему».

Граф медленно опустился в массивное кресло, зачарованно глядя на небольшой листок бумаги в огромной руке: «О, пани Людвига! Маленькая пани!.. То так, то пан полковник Берлинг пишет. Только он знает про то чудо». Вскочил и короткими шажками подбежал к гостю. «Дзенькую пану за писульку! Матка боска! У меня в замке гость из Московии! Приветствую вас в своем родовом гнезде, пан майор!»

Он позвонил в колокольчик. В кабинете появилась молоденькая миловидная горничная с быстрыми лукавыми глазками. По взгляду, который она, входя, бросила на хорунжего, Терлыч узнал в ней Зосю. Девушка проворно уставила стол бокалами, бутылками, легкой снедью. «Прошу, пан майор!» Опрокинув бокал вина во вместительное горло, граф пожевал губами, осторожно выдохнул: «Неужто то правда, что шановный пан Берлинг стал командиром у Советов?» — «Нет, пан граф, — успокоил Терлыч. — Полковник Берлинг — командир польской дивизии имени великого сына Польши Тадеуша Костюшко, перед чьим мужеством я преклоняюсь».

Граф снова выпучил глаза: «Но Костюшко — враг русских! Он сражался против России». — «Не совсем так, пан граф, — отозвался гость. — Костюшко воевал против русского царизма и всего того, что царизм нес свободолюбивой Польше. Но русский народ, лучшие люди России никогда не были врагами Польши. Вспомните шестьдесят третий год. Польша поднялась на борьбу за свою свободу. А русский офицер Потебня организовал комитет русских офицеров в Польше. Комитет помогал повстанцам-полякам в борьбе с царскими войсками. Десятки русских офицеров и солдат перешли на сторону восставших».