Наконец дверь приотворилась, и Володя увидел девочку лет пятнадцати с распущенными по плечам волосами, одетую то ли в легкое белое платье, то ли в ночную сорочку.
— Калики-моргалики, вы что там, снова обкуриваться стали, да? Так я вас, наркоту поганую, на два дня без шамовки оставлю! Заходи за мной, Вовик!
Володя прошел за Кошмариком, услышав, как девочка робко возражала Кошмарику, который был здесь или начальником, или хозяином: «Нет, Морг, мы ничего не курили, ты не думай...» Кошмарик же на это отвечал: «Знаю вас анашистов-морфинистов! Всем рога обломаю, если засеку!»
Помещение, в котором очутился Володя, на самом деле размещалось в подвале, о чем напоминали трубы, тянувшиеся рядами под низким потолком, да зарешеченное небольшое окошко, тоже под потолком. Но в общем-то здесь было довольно уютно, даже чисто, висело много картин, какой-то, правда, модернистской мазни, как успел заметить Володя. В центре стоял огромный овальный обеденный стол, застланный довольно чистой скатертью, а вдоль стен стояли кровати, штук десять, наполовину задернутых цветастыми занавесками. На них, похоже, и спали обитатели подвала. На кроватях Володя успел разглядеть и нескольких жильцов «коммуны» — кто-то читал, кто-то штопал джинсы, один паренек, совсем бритый, тренькал на гитаре, а у его ног примостилась девочка, внимательно слушавшая его игру и даже напевавшая вполголоса.
— Да что ты встал-то посреди флэта охламоном? — прервал Кошмарик созерцательное настроение Володи. — Сдай товар Мартышке, она у нас сегодня за старосту, и айда побалакаем о твоем деле. Я ведь чую, что у тебя ко мне дело есть, а?
Володя передал сумку тоненькой девочке в белом платье, не сообразив, что ей будет очень тяжело нести ее, и последовал за Кошмариком, который повел Володю в самый угол подвала, где помещался, видно, «командный пункт» Кошмарика, то есть стояли его личный стол с толстой бухгалтерской книгой и диван, над которым висело шишкинское «Утро в сосновом бору» — репродукция в приличной позолоченной раме.
— Я всей той попсы не люблю, — сказал Кошмарик, перехватив Володин взгляд, упавший на картину. — Я сам в лесу всю свою жизнь прожил, так чего ж мне этими кубиками да пирамидками украшаться? У меня еще крыша не поехала. Садись-ка на диван, сейчас Мартышка нам штефки принесет.
— Чего, чего принесет? — переспросил Володя.
— Ну, шамовки значит, пожрать, — ответил Кошмарик и, скинув сапоги, забрался с ногами на диван, где развалился с видом турецкого султана. Он понимал, что обстановка, в которую попал «питерский», несомненно, удивляет Володю, но ждал, когда же его гость сам начнет расспросы. Но не дождался и заговорил:
— Что, думаешь я здесь «малину» какую-нибудь держу, а?
— Да, — улыбнулся Володя, — все это похоже на притон.
— А и нет, калики-моргалики! — даже подпрыгнул на диване Кошмарик, радуясь ошибке Володи, такого смелого и ловкого, каким он показал себя на Ежовом острове, когда ловил беглых зэков. — Тут ты, братишка, мимо проехал! Я благотворительностью занимаюсь, то есть благое, доброе дело творю, понимаешь? Вот, устроил приют для всякой малолетней шушеры да промокашек, что по Лиговке шляются. Подвал на свои баксы арендую, обстановка здесь вся моя, в местных органах зарегистрирован, бумажка есть. От санэпидемстанции тоже справочка имеется — все очень чисто. Обо мне даже в одной газетенке статью написали. Говорят, очень нужным делом занимаюсь, так-то...
Володя был ошеломлен. Как же мог уживаться в этом человеке, способном без жалости лишить женщину ее драгоценностей, подаренных к тому же матерью, тот, кто бескорыстно занимался благотворительностью? Володя подумал было, что здесь кроется какой-то тонкий расчет, тайная выгода, а поэтому спросил:
— А зачем... тебе все это надо?
Кошмарик, сидевший на диване с поджатыми по-турецки ногами, победно улыбнулся и поднял вверх палец:
— Калики-моргалики, да разве ты не понимаешь, сколько удовольствия можно получить, когда видишь, что человек тебе обязан? Королевское удовольствие, ни с чем не сравнимое! Тут — психология! Они же здесь все перед тобой на цырлах ходят, в рот тебе смотрят, потому что, если бы не я, они бы все уже или в психушках находились или же в притонах настоящих, а то и на зоне. Здесь и постарше меня, а я над всеми бугром стою, потому что деньги, братишка, все в этом мире делают!
Володя поморщился. Ему совсем не понравилось то, как объяснил Кошмарик причину, толкнувшую его к благотворительности, но тут же он вспомнил то чувство, которое пережил ночью, в зале Эрмитажа, когда ощущение собственной силы, вседозволенности буквально подняло его над землей, над людьми, над законом. Кошмарик в своем откровенном рассказе очень напомнил Володе его самого.