Операция «Тюбетейка»

— Не ври! — возмутился жеребёнок.

— Мама сказала, — безжалостно продолжала тёлка, — что от вас, лошадей, нынче никакого проку, никому вы не нужны, сказала мама, и поэтому вас отправляют на бойню. Она ещё сказала, что лошадей вытеснили автомобили и тракторы, а нас, коров, это мама так сказала, никто не вытеснит, потому что мы даём молоко, а вы, лошади, ничего хорошего не даёте и уже не дадите, только нашу траву зря переводите, а проку от вас никакого.

Жеребёнок просто онемел — так ошеломили его слова подружки.

— И поэтому мама не велела мне даже смотреть на тебя! — закончила тёлка и, гордо задрав маленькие рожки, степенно зашагала к стаду, оставив жеребёнка обиженным и униженным.

— Врушка врал, врушка врал, он с три короба наврал, по мосту враньё повёз — провалился, не довёз! — придя наконец в себя, закричал жеребёнок вслед тёлке, однако она даже обернуться не соизволила.

«Врушка врал…» — повторил про себя жеребёнок, однако его чистое и доверчивое сердечко замутилось, он, подбежав к матери, ткнулся мордой в её тёплый бок, ища утешения.

— Мам, а мам, правду говорят, что от нас, лошадей, никакого проку и что нас трактора и автомобили вытеснили? — тихо спросил он, надеясь, что мать только посмеётся в ответ.

Однако кобыла грустно покачала головой и сказала:

— Да, это правда.

— А как же та большая машина с решётчатыми высокими бортами, — снова спросил жеребёнок, — неужели она правда везла лошадей на бойню?

— Кто это тебе сказал? — насторожилась мать.

— Бурая тёлка. И ещё она говорит, — всхлипнул жеребёнок, — что от меня тоже никакого проку, поэтому она больше не будет со мной дружить.

Кобыла с тревогой и любовью посмотрела на своего длинноногого сыночка, перед которым так неожиданно открылась мучительная правда жизни.

А когда они вернулись в конюшню, кобыла всю ночь напролёт рассказывала сыну о славном прошлом лошадей, вспоминала такие необыкновенные, удивительные истории, героями которых были его предки, что на следующее утро жеребёнок, снова весело подпрыгивая, побежал к коровьему стаду и до тех пор носился возле него пока спесивая тёлка не подошла.

— А моя мама сказала, — как горохом начал сыпать жеребёнок, — что у нас, лошадей, такое замечательное прошлое, какого ни у одной коровы никогда не было и не будет! Мама сказала, что мы участвовали в сражениях и окровавленные падали на поле брани, что мчались быстрее ветра, неся всадника с победной вестью! И ещё мама сказала, что мы были самым дорогим подарком для королей и самой большой надеждой для пахаря! И ещё мама сказала, что у нас на шее звенели колокольчики и сафьяновые сёдла для нас вышивали золотом и что, спасая съёжившихся от страха людей, мы уносили их от голодных волчьих стай… И даже теперь, говорила мама, рысаки участвуют в состязаниях, и весь мир им аплодирует! И ещё она сказала, — захлёбываясь словами, продолжал жеребёнок, — что вы, коровы, ленивые и толстопузые, только и умеете — жевать да мычать, и позволяете себя доить, и нет у вас никакой интересной истории, вот!

С минуту бурая тёлка стояла как оглушённая, пытаясь переварить всё, что услышала. А придя в себя, выпалила:

— Ах так! Ну смотри! Всё-всё расскажу маме, что ты тут на нас наплёл: и что мы толстопузые, и что ленивые, и что только одно и умеем — мычать да жвачку жевать. Мама быку пожалуется, и он тебя — рогами в бок! Будешь знать.

— Ябеда! — с презрением кинул ей жеребёнок.

Помолчав, тёлка добавила:

— Каким бы ни было ваше прошлое, всё равно вас вытеснили машины, а нас никто не вытеснил. И если вы, лошади, такие храбрые, на войне были, так почему же вы испугались автомобилей и тракторов, почему и пикнуть против них боитесь?

Жеребёнок не знал, что ответить, только с досады рыл копытом землю и бил себя по бокам хвостишком.

А тёлка вернулась в стадо, прижалась к боку матери-коровы и издали, не прекращая жевать, косилась на жеребёнка.

Постояв возле стада, жеребёнок задумчиво побрёл к матери. Тёлкины слова больно задели его. Что ни думай, как ни сердись, однако была в них крупица правды. Ведь и в самом деле они, лошади, ни разу не оказали сопротивления тракторам и автомобилям. Что с того, что его мама с презрением отворачивается от катящихся машин — ведь машинам от этого ни жарко ни холодно.

И его юное сердечко сдавило тяжким обручем: жеребёнок почувствовал себя ответственным за честь всех лошадей. Он даже не пожаловался матери на то, как вновь обидела его тёлка: понял уже, что есть вопросы, которые следует решать самому. Совсем другими глазами смотрел он теперь на шоссе, на нескончаемую вереницу автомобилей, и думал при этом о чём-то своём. И однажды вдруг решительно поскакал в сторону широкой асфальтовой ленты.

— Ты куда? — попыталась удержать его мама. — Там опасно, сейчас же назад!