Операция «Цитадель»

– Это все же произошло! – возбужденно проговорила она, страстно сжимая руку Лилии, как только та закрыла за собой дверцу. – Если честно, мне не верилось, что это возможно. Такая охрана, такие меры предосторожности! Просто-таки невероятно!

– В счастливый исход операции по освобождению Муссолини тоже многим не верилось. Некоторым – до сих пор. Это Скорцени, баронесса…

– Да, фрау Вольф, это Скорцени. Тут уж ничего не скажешь. Кстати, вы могли бы познакомить нас?

– Зачем?.. – вырвалось у Фройнштаг.

– Ну, видите ли…

– Это невозможно, – отрубила унтерштурмфюрер. – Совершенно невозможно, – добавила еще категоричнее.

Баронесса удивленно взглянула на нее и благоразумно решила, что дальше настаивать на знакомстве попросту опасно. Женское чутье подсказывало, что таким образом она не только испортит встречу с эсэсовкой, но и наживет в ней врага.

– Так что же заставило вас примчаться ко мне, баронесса?

– Извините, что примчалась именно к вам. Но, поскольку мы с вами уже знакомы… Не знаю, насколько корректным покажется мой вопрос…

– К делу, Юлиша, к делу…

Услышав это фамильярное, кроватно-уличное «Юлиша», пущенное когда-то в оборот самим Ференцем Салаши, баронесса недовольно передернула плечами.

– Теперь, когда судьба регента Хорти решена… Хотелось бы знать, насколько серьезно господин Салаши может рассчитывать на пост главы государства.

– Требуете, чтобы эти гарантии дала я?

– Вам это вряд ли удастся. Но Скорцени… Многое зависит сейчас именно от «первого диверсанта рейха». В Берлине понимают, что у них нет времени на то, чтобы устраивать президентские выборы, проводить длительные политические консультации. Страна воюет, следовательно, решение должно быть принято немедленно.

Прежде чем ответить, Фройнштаг метнула предостерегающий взгляд на водителя.

– Кароль, – положила ему руку на плечо баронесса, – привык слышать только то, что касается лично его. Но следует заметить, что он уже давно принадлежит к тем людям, которых вообще мало что в этом мире волнует и касается.

– Счастливый же он человек!

– Он о себе такого же мнения.

Сам Кароль в это время молча смотрел на дорогу впереди себя и воспринимал их разговор настолько отстраненно, что Фройнштаг ни на минуту не усомнилась: он действительно ничего не слышит, ничего не воспринимает.

– Однако вернемся к Салаши. Вы и в самом деле уполномочены говорить от его имени?

– От имени Салаши? – почему-то переспросила баронесса. И тут водитель чуть повернул лицо, ровно настолько, чтобы Фройнштаг могла видеть его ироничную ухмылку. – Видите ли, фрау Вольф, я только тем и занимаюсь, что говорю от его имени. Даже когда, казалось бы, говорить должен только он. Впрочем, иногда ему все же приходится вещать от самого себя. Но из этого не следует, что и говорит он своими словами.

«Очень влиятельного фюрера получит Венгрия, едва избавившись от Хорти! – подумала Фройнштаг. – Так, может, взять и поставить во главе этой несчастной страны баронессу фон Шемберг? Предварительно выбив из головы всю ее проавстрийскую дурь? Во всяком случае, тогда венгры хотя бы будут знать, кто именно ими правит».

– В таком случае предупредите будущего вождя Венгрии, что официально с ним еще поговорят. Но при одном условии: задолго до этой беседы он должен четко усвоить ошибки свергнутого контр-адмирала Хорти.

– Он их уже усвоил, – поспешила заверить Фройнштаг баронесса.

– Почему вы так убеждены в этом?

– Уже хотя бы потому, что многие из этих ошибок Салаши и его люди сами помогали Хорти совершать.

– Убедительно, – признала Фройнштаг.

– Однако дело не в каких-то там просчетах Хорти, а в принципиальной позиции: всем нам нужна сражающаяся Венгрия, а не жалкий номинальный союзник, скулящий у ног Германии, как дворняжка – под брюхом у немецкой овчарки.

– Образно сказано. Нам действительно нужна сражающаяся Венгрия, со сражающимся фюрером Салаши во главе, иначе мы его попросту не потерпим. И можете считать, что говорю я это от своего имени, своими собственными словами.

Фройнштаг казалось, что смысл сказанного и довольно резкий тон должны задеть самолюбие баронессы, подкрепленное к тому же амбициями Салаши. Но вместо этого фон Шемберг откинулась на спинку сиденья и, облегченно вздохнув, победно улыбнулась.

– Значит, вопрос о его восхождении решен, – проговорила она, уже не обращаясь к унтерштурмфюреру, а просто так, размышляя вслух. – Наконец-то! Не знаю, какую роль в этом сыграли лично вы, но в любом случае признательна.

– Больше всего меня ценят не тогда, когда я чем-либо помогаю, а когда не становлюсь на пути.

– Не становитесь, ради Бога, фрау Вольф! – вновь благодарственно ухватила ее за руку баронесса. – Никогда не становитесь. Когда на пути возникает обличенная влиянием женщина – это по-настоящему страшно.

– Теперь уже – с какой стати? Всякий Наполеон, – едва сдерживалась Фройнштаг, чтобы не сказать «наполеончик», – имеет право на свои «сто дней». Если только забыть, что к своим «ста дням» Бонапарт шел через полководческий гений, императорский жезл и мужественное, достойное великомученика отречение.