Операция «Цицерон», Я был Цицероном, Операция «Ультра»

Он уже сделал все необходимые приготовления. Проявитель был готов и доведен до нужной температуры. Фотограф тотчас же положил обе пленки в бачки с проявителем. Я попросил его объяснять мне подробно все, что он делает, так как в дальнейшем намеревался делать это сам. Времени потребовалось больше, чем я предполагал.

– Можно закурить? – спросил я.

– Конечно, пока фотопленки находятся в бачках с проявителем.

Фотограф работал при красном свете. Минут через десять был открыт первый бачок. Я сам вынул катушку, промыл ее, а затем опустил в бачок с закрепителем. За первой плёнкой последовала вторая. Прошло несколько минут. Мне казалось, что время тянется очень медленно. Наконец, фотограф сказал:

– Первая должна быть уже готова. – Он посмотрел один конец пленки на свет.

Несмотря на небольшой размер пленки, был ясно виден текст, напечатанный на машинке. Значит, технически фотографирование было произведено безукоризненно. Затем обе драгоценные пленки были опущены в бачок для промывания. Я с нетерпением наблюдал. Ещё несколько минут, и мы узнаем, что же мы покупаем за такую высокую цену.

Я повесил мокрые пленки на веревочку. Комната теперь была ярко освещена. Взяв сильное увеличительное стекло, я склонился над плёнками и свободно прочел текст:

«Совершенно секретно. От Министерства иностранных дел посольству Великобритании. Анкара.»

Документ был датирован совсем недавним числом. Я быстро просмотрел его и убедился в чрезвычайной государственной важности содержащихся в нем сведений.

Я выпроводил фотографа, попросив его вернуться минут через пятнадцать, и тщательно закрыл дверь на ключ, а затем прошел в свой кабинет. Камердинер сидел на том же месте, где я его оставил. Лишь наполненная окурками пепельница говорила о том, что ждать ему пришлось довольно долго. Однако он не проявил никаких признаков нетерпения или раздражения и только спросил:

– Ну, как?

Вместо ответа я открыл сейф, вынул оттуда сверток с деньгами и протянул ему. Я дал ему также заранее заготовленную расписку в получении двадцати тысяч фунтов стерлингов, но он с надменным видом оттолкнул ее. Должен признаться, что в этот момент я почувствовал себя неловко.

Затем он сунул сверток под пальто, которое не снимал, надвинул шляпу на самые глаза и поднял воротник пальто. В темноте даже близкий друг не узнал бы его.

– Au revoir, monsieur,[4] – сказал он. – Завтра в то же самое время.

Он коротко кивнул мне головой и исчез в темноте.

Когда я пишу эти строки, я очень отчетливо представляю себе все события той ночи. На память снова приходят, казалось, уже забытые фразы, отчетливо вспоминается ссутулившаяся фигура этого человека и странное выражение его лица. Это было лицо раба, который давно вынашивал честолюбивую мечту о власти и, наконец, достиг ее. Всего час назад он вошел в мой кабинет простым слугой, а уходил из него богатым человеком. Я всё ещё слышу насмешливый и торжествующий тон его голоса, когда он, сжимая драгоценную пачку денег, спрятанную под пальто, говорил мне:

– A demain, monsieur. A la meme heure![5]

Когда я оглядываюсь на все это, мне кажется, будто я вспоминаю сцены из какой–то другой жизни. Однако я хорошо помню, что я пережил тогда в последующие несколько часов. Я не лег спать, а, закрывшись на ключ в своем кабинете, несколько часов подряд читал, анализировал, делал заметки, снова читал. Ночь приближалась к концу, и постепенно многое из того, что казалось мне запутанным и непонятным в международных вопросах, становилось ясным благодаря этим документам, написанным холодным, деловым языком. Измученный переживаниями и работой, я заснул прямо за письменным столом и проснулся на следующее утро от стука в дверь – это пришла Шнюрхен.

Вернемся теперь к тому моменту, когда ушел камердинер. Прежде всего я снова спустился по узкой лестнице в фотолабораторию. Узкие полоски фотопленки всё ещё лежали в бачке для промывания, и я ждал возвращения фотографа. Наконец, он пришел и положил фотопленки в сушильный шкаф. Мне очень не хотелось прибегать в этот момент к посторонней помощи. Однако не думаю, чтобы фотограф хоть сколько–нибудь подозревал о происходящем.

Я сидел перед увеличителем, и фотограф давал мне пояснения о наведении фокуса, о продолжительности экспозиции и о приготовлении растворов проявителя и закрепителя. С его помощью мне удалось отпечатать несколько снимков. Убедившись, что могу работать самостоятельно, я поблагодарил фотографа и отпустил его спать. Было приятно остаться, наконец, одному.

В обеих катушках всего было пятьдесят два кадра, которые я довольно быстро начал печатать. Воздерживаясь пока от изучения документов, я смотрел лишь за тем, чтобы после увеличения буквы были ясными и отчетливыми.

Прошло несколько часов. Было почти четыре часа утра, когда я закончил работу. Передо мной лежали пятьдесят два снимка, хорошо высушенных и отглянцованных. Я не чувствовал никакой усталости.