Операция «Турнир». Записки двойного агента

В противостоянии двух миров в начале шестидесятых годов моя страна в научно-техническом отношении проигрывала Западу. Требовалась дерзкая и убедительная акция по дезинформации противника. Нам нужно было выиграть время для перевооружения армии на межконтинентальные ракеты. Ведь еще недавно наша ПВО не могла сбить даже У-2 – самолет-разведчик, который не один год безнаказанно летал над Советским Союзом. И только в мае 1960 года акции У-2 были пресечены, а захват пилота Гэри Пауэрса в плен стал сенсацией и «яблоком раздора» между СССР и США.

К Карибскому кризису, то есть менее чем за два года, мы не могли развернуть в полную меру ракетно-ядерный щит. Технически не могли. Вот и представляется мне: Пеньковский действительно спас мир от ядерной войны, но не как шпион в пользу США и Англии, а как двойной агент-дезинформатор.

Что натолкнуло меня на эту мысль? Слишком хорошие разведывательные возможности по доступу к сверхсекретной информации стратегического значения. Сотруднику ГРУ «под крышей» они недоступны. Задания, которые ставились Пеньковскому, затрагивали такие секреты, что и дюжина «пеньковских» не смогла бы их осветить. Каждая информация, тем более документальная, – секреты высшей важности, к которой доступ имеют единицы. Были ли действительно у Пеньковского такие информаторы?

Правило работы с источником гласит: сомневаться в возможностях агентов. И в ЦРУ считали, что очень уж все идет гладко. Мои подозрения еще более усилились, когда я увидел выступление по телевизору Владимира Семичастного, возглавлявшего КГБ в это время. Имея подозрения в отношении Пеньковского, КГБ оставило его в покое чуть ли не на целый год. А окончательно убедили в моей версии исследования известного британского знатока шпионских тайн Филиппа Наейтли, ставшего знаменитым после опубликования биографии Кима Филби.

Когда планы превентивного ядерного удара уже созрели у американцев, спасти мир и Советский Союз могли только адекватные меры со стороны русских. Информация, а точнее дезинформация, Пеньковского должна была стать частью такого плана спасения. Другой частью было появление советских ракет на Кубе. Помощь Пеньковского в «обнаружении» этих позиций только придавала вес его дезинформационным действиям в работе с ЦРУ и британской секретной службы (СИС).

Есть другой аргумент. Англичане знали, что Пеньковского подозревает КГБ. Однако для СИС это было единственным оправданием в серии провалов на фронте разведывательной борьбы с Россией. Доведя до ареста агента Пеньковского, СИС, да и ЦРУ, подтвердили версию о значимости своих разведок в политических делах Англии и США. «Честь мундира» – не это ли было использовано в основе советской акции по дезинформации противника?

Упреки в адрес связника Пеньковского – бизнесмена Винна – несостоятельны. Их встречи не носили конспиративного характера: виделись они открыто в людных местах: у памятников Маяковскому, Карлу Марксу, у подъезда гостиницы «Пекин». Это мне, проработавшему более пятнадцати лет «под крышей» Внешторга, понятно. Я проводил сотни встреч с многими иностранцами, в том числе и с носителями секретной информации в Союзе и за рубежом. И я только в крайнем случае стал бы использовать тайник в чужой стране, если есть хорошо легендированный контакт по линии Министерства внешней торговли, а в случае с Пеньковским – по линии ГКНТ.

Многое говорит о том, что Пеньковский сознательно вывел спецслужбы Запада на тайник. Он нужен был КГБ для легализации факта работы агента с ними и документального подтверждения характера передаваемой якобы совершенно секретной информации. Газетная шумиха, суд и приговор только подтвердили блеф о достоверности информации.

В отличие от фигурантов других операций советской разведки, когда использовались игры с дезинформаций, Олег Пеньковский не появится через тридцать и более лет в ореоле героя своей Родины. Разве что в мемуарах участников этой операции.

Мне представляется, что Пеньковский, пройдя все круги ада в образе предателя – разоблачение, суд и приговор, – был действительно расстрелян с целью скрыть лет на пятьдесят далеко идущую акцию в отношениях СССР и США…

В Лондоне я пробыл двадцать дней. Как считают англичане, в их столице за год бывает всего двадцать солнечных дней. Так вот, именно эти двадцать дней пришлись на мое пребывание в этом историческом городе. Меня восхищало все: старина улиц, ухоженные скверы, внушительная набережная Темзы. Я бродил по улицам, посещал музеи и картинные галереи и музеи. Моей мечтою было увидеть картины Тернера, и я увидел их в галерее Тейт.

Мне нравились пабы – таверны, где я не нашел ничего чопорного в простых людях Лондона. Доброжелательность – да, достоинство – да, немного снобизма с примесью гордости за правопорядок в стране и чувство свободы – да. Юмор – да, но только не пренебрежительное отношение к иностранцу. Я был в стране гостем и хорошо это чувствовал. Подобное чувство было мне знакомо по Москве, когда в сороковых и пятидесятых годах наша столица еще не стала одним большим вокзалом для приезжих.