Операция «Валгалла»

Пока они шли по устланному ковром коридору, единственным звуком было гудение генераторов. Шил открыл дверь в конце коридора и провел их в рабочую лабораторию, уставленную, главным образом, электронным оборудованием. Мужчина в наушниках, сидевший перед громоздким записывающим устройством, был облачен, подобно Шилу, в белый халат. Он имел умное озабоченное лицо, которое украшали очки для чтения с половинными линзами в золотой оправе. Он оглянулся, снял очки и суетливо вскочил.

— Дорогой профессор. — Борман с готовностью обменялся с ним рукопожатием. — Как успехи?

— Прекрасно, рейхсляйтер. Думаю, я вправе сказать, что лучшего и ожидать нельзя.

Фриц Вайдлер являлся доктором медицины университета Гейдельберга и Кембриджа. Горячий сторонник национал-социализма с самых первых его шагов, он получил нобелевскую премию за исследования структуры клетки и был одним из самых молодых профессоров берлинского университета, когда-либо избранных. Он имел репутацию величайшего светила в области пластической хирургии в Европе.

Вайдлер являл ярчайший пример ученого определенного типа, человека полностью посвятившего себя интересам своей профессии со страстью, которая может быть описана только как преступная. Для Вайдлера цель являлась оправданием любых средств, использованных для ее достижения. Приход нацистов к власти обеспечил ему процветание.

Для «Люфтваффе» он вместе с Рашером занимался исследованием влияния низкого давления, используя заключенных, имеющих пожизненные сроки, в качестве подопытных кроликов. Затем, в санатории Гехардта, что находился неподалеку от Равенсбрюка, где часто лечился Гиммлер от постоянно мучивших его болей в желудке, он попробовал заняться замещающей хирургией, используя, когда требовалось, в качестве запчастей конечности заключенных.

Но, действительно, он нашел себя, став сотрудником Института исследования и изучения наследственности при СС. Работал вместе с Менгеле в Аушвице над изучением близнецов, сначала живых, а потом умерших. Все во славу науки и Третьего рейха.

Потом его завербовал Борман. Он предложил ему возможность проведения исходного эксперимента. В смысле создания самой жизни. Вызов, который не мог не принять ни один ученый, который чего-то стоит.

— Где остальные сотрудники? — спросил Борман.

— В комнате отдыха, ужинают.

— Пятеро. Три медсестры, два медбрата. Я не ошибся?

— Именно так, рейхсляйтер. Что-то не так?

— Все прекрасно, — сказал Борман, успокаивая его. — Просто в это трудное время люди склонны поддаваться панике и бежать. Я хотел удостовериться, что никто из ваших людей этого не сделал.

Вайдлер был шокирован.

— Ни одному из них это не могло даже в голову придти, рейхсляйтер. Да, кроме того, они не могли бы пройти через охрану.

— Да, вы правы, — согласился Борман. — Так вы говорите, что все прошло хорошо? Мы уже готовы?

— Я полагаю, да. Но вы должны судить сами.

— Тогда давайте посмотрим.

Вайдлер достал из кармана связку ключей, выбрал один из них и направился к двери в другом конце лаборатории. Борман, Раттенгубер и Шил пошли за ним. Вайдлер вставил ключ в замок, и дверь распахнулась.

Играла музыка. Седьмая симфония Шуберта, медленные величественные звуки наполняли комнату. Вайдлер вошел первым, остальные за ним следом.

Под сильным белым светом, спиной к ним за столом сидел мужчина в брюках из фланели и в коричневой рубашке и читал книгу.

Вайдлер сказал:

— Добрый вечер, герр Штрассер.

Человек, названный Штрассером, оттолкнул стул, встал и повернулся к ним, и Мартин Борман словно увидел себя в зеркале.

Раттенгубер едва подавил вскрик ужаса.

— Бог мой, — прошептал он.

— Да, Вилли. Теперь ты знаешь, — сказал Борман и протянул руку. — Штрассер, как вы себя чувствуете?

— Прекрасно, рейхсляйтер.

Голос был совершенно идентичным, и Борман медленно покачал головой.

— Конечно, с уверенностью утверждать не могу, поскольку, кто знает, как звучит его голос, но мне кажется, все нормально.

— Нормально? — возмущенно воскликнул Шил. — Рейхсляйтер, уверяю вас, просто превосходно. Мы три месяца работали день и ночь, используя самую совершенную записывающую аппаратуру, в которой используется лента вместо проволоки. Мы можем продемонстрировать. Я включу микрофон, а вы что-нибудь скажите, рейхсляйтер. Что хотите.

Борман помедлил, потом произнес:

— Меня зовут Мартин Борман. Я родился 17 июня в Галберштадте в Нижней Саксонии.

Шил отмотал ленту назад и включил воспроизведение. Запись получилась великолепного качества. Потом он кивнул Штрассеру.

— Теперь вы.

— Меня зовут Мартин Борман, — сказал Штрассер. — Я родился 17 июня в Галберштадте, в Нижней Саксонии.

— Теперь ясно? — спросил Шил торжествующе.

— Да, не могу не согласиться. — Борман потрогал подбородок Штрассера. — Я словно смотрюсь в зеркало.