Операция выбор Ы!

Погон к погону, фуражки хищно тульями вздернуты к небу, раскаленный оркестр борется с ветром, разрывая его визгливыми маршами, большой барабан опаздывает со своим «бумсс», звук отражается от стен казарм и учебных корпусов, дробится, наслаивается на собственное эхо, создавая нервозное и праздничное настроение. Выпуск! «К торжественному маршу!», спрессованные «поротно!» в кубики, вчерашние курсанты, в золотых офицерских погонах на плечах цвета морской волны, я среди них, вытянутый, до стона в позвоночнике, звеня подкованным хромом по плацу, «первая рота прямо, остальные — напрааа-фу!», в толпе зрителей плачет молодая девочка, чья-то сестра или невеста, «шагооооом!», тела подались вперед, «арш!», ток полоснул сердце, не мешая совершать отполированные годами движения, в правой руке зажат металлический рубль, «равнение напраааа-фу!», «ииииии-рраз!», из сотен рук вырываются металлические кружочки и с серебряным звоном засыпают асфальт перед трибуной. Это не по уставу, но, сегодня можно. Можно пить шампанское на плацу, который драил четыре года, и разбить об него бокал, замахнувшись широко, и яростно, забывая обиды и мозоли… Сегодня очень теплый день…

Я проснулся больным, как всегда, после этого сна, повторяющегося редко, но с садистским постоянством. Не дождался я своего выпуска ровно два месяца. Все прошел, вытерпел, примерял форму в офицерском ателье, сдал деньги на ресторан и… Ушел. Ничего страшного, все уладилось, все сложилось потом. Все, кроме этого торжественного победного марша. Не был я там, не стоял в общем ряду, не сжимал стальной профиль Ленина в потной ладони. И знамя училища не целовал, стоя на одном колене. Теперь не изменить ничего, можно только потеть во сне, оправдывая себя, что так было надо. Однако, победителем считается тот, кто прикоснулся губами к скользкому бархату, а не тот, кто хоть и воевал честно, и ранен был много раз, но бросил винтовку в канаву, не дождавшись праздничного салюта. Вот и теперь, ушел я. Уже сейчас знаю точно, что буду тосковать. Может, и номер мой не проходной, и провалится на выборах Украинская Умеренно-прогрессивная Партия — не пить мне шампанского ни от радости, ни от горя, утешать меня не будут, и поздравлений не дождусь.

Часы на стене показывали 10–15, Люся еще спала, уткнувшись в подушку, я вылез тихо из-под одеяла, почистил зубы, натянул шорты и футболку с тотемным знаком «Пикника», спустился в бар и заказал чашечку эспрессо. Официант спрашивал что-то про завтрак, в ответ я механически качал головой, не понимая ни слова.

— Вас тут мужчина дожидается с утра…

— Что? — я растирал ладонями лицо, пытаясь отогнать мрачное оцепенение.

— Вас мужчина спрашивал из Симферополя. Я сказал, что вы спите, — официант услужливо согнулся в пояснице, — он машину на стоянку ставит. Сейчас вернется.

— Какой мужчина? Что за бред…

— Он сейчас вернется. Машину на стоянку ставит.

— Я понял… Хорошо…

— Завтрак подавать?

— Завтрак? А… Да, подавай.

Какой мужчина? Кто меня смог здесь найти? Перепутал, наверное…

— А кого этот мужчина спрашивал? Может, ошибся? — крикнул я в спину уходящему официанту.

— Он спрашивал Лужина. Вы ведь — Лужин?

— Лужин, Лужин… Вот, черт… Принесло кого-то…

— Да вот он и сам, — сказал официант и показал мне за спину, — вернулся.

Я обернулся и увидел в дверях сияющего и потного Моню. Он приближался ко мне, улыбаясь, словно ему заплатили за то, чтобы он мне улыбался.

— Привет! Ну, ты и Штирлиц! — скалился Моня, усаживаясь на соседний стул, — конспиратор!

— Какого черта, Моня? Что ты тут делаешь?

— Я к тебе. По заданию партии.

— Ну и как вы меня нашли?

— Мы и не теряли… Кхе… ммм, — Моня осекся и задергался в кашле всем своим рыхлым телом.

— Не понял?

— Ладно, проехали… Отдохнул? Хорошая гостишка… Когда на работу возвращаешься?

— Ты про штаб спрашиваешь? Не собирался я возвращаться…