— Вы только что просили его набраться мужества и признать свою вину. Лично я признаю. Не проверил. Не знаю, где были мои мысли. Мне жаль. Очень жаль.
Кэффри смотрел ему в глаза. Что на это ответишь? Парень все сказал. А он, Кэффри, выглядит болваном: расселся этаким Нероном на гладиаторских боях и с видом вершителя судеб крутит карандаш между пальцев. Все они дали маху, наломали дров, а угонщик обставляет их на каждом шагу. Есть от чего ужаснуться.
— Черт. — Он швырнул карандаш. — В каком же мы дерьме!
— Это вы в дерьме. — Оэмпэшник поднялся и выжидающе повернулся к дальней двери. — Вы, не я.
Обернувшись, Кэффри увидел пухленькую девушку в черном брючном костюме, которая шла в их сторону, лавируя между столами. Безукоризненно прямые блондинистые волосы и рыжеватый загар делали ее почти неотличимой от его сотрудниц, занимающихся индексацией. Однако, судя по тому, как она озиралась вокруг, это была новенькая. В руке она держала большой конверт.
— Благодарю вас. — Оэмпэшник поднялся ей навстречу и забрал у нее конверт. — Не уходите. Я уже заканчиваю, так что мы можем уехать вместе.
Девушка неловко пристроилась возле низенькой кушетки, а он вытряхнул на стол содержимое — десяток фотографий, которые он разложил по столешнице кончиком пальца. На всех можно было разглядеть черную машину с внутренней отделкой цвета шампанского, под разными углами — интерьер, экстерьер, вид сзади. «Ауди» миссис Костелло.
— А вот то, что вас интересует. — Оэмпэшник пододвинул к детективу фотографию, показывавшую испод: выхлопная труба, днище. С вчерашней датой и временем — 11:23. Кэффри пару секунд ее разглядывал. Сейчас бы таблетку парацетамола. К головной боли добавилась ломота в костях после холодной ночи со Скитальцем. Днище было чистым. Никаких посторонних предметов.
— Как насчет извинений? — поинтересовался оэмпэшник. — Или я слишком многого требую?
Кэффри взял в руки фото. Он так сильно стиснул его, что побелел ноготь на большом пальце.
— Ее ведь пригнали сюда? И Костелло забирали ее с нашей стоянки, так?
— Они не хотели тащиться к нам. Как я понимаю, они сейчас находятся в Кейншеме или где-то рядом. Короче, они решили, что будет проще забрать ее отсюда. Я распорядился перегнать машину на вашу стоянку. Так сказать, оказать вам услугу.
— И мой офис-менеджер за нее расписался?
— Да.
Кэффри продолжал изучать фотографию. Когда Костелло приехали к себе, приборчик уже был под днищем машины. А это означало — от одной этой мысли у него зашевелились волосы на руках, — что прицепить трекер можно было только здесь,
Кэффри поднял воспаленные глаза. Он оглядел своих подчиненных. Уоррент-офицеры. Штатный состав. Гражданские лица. Вероятно, у сотни человек есть доступ. И кое-что еще. Он вспомнил про то, как угонщик удачливо обошел все дорожные камеры видеонаблюдения. Словно зная, где они находятся.
— Босс?
Он медленно повернул голову. Проди. Лицо белое, почти серое, взгляд странный. В руке одно из писем угонщика. Первое из полученных семьей Брэдли. Где говорилось, что он поправил Мартино лицо.
— Босс? — тихо повторил он.
— Что? — несколько отчужденно спросил Кэффри. — Что такое?
— Я могу переговорить с вами наедине?
36
Подразделение подводного розыска выполняло общую поддержку и специальные операции. На этом его обязанности по обнаружению Марты Брэдли заканчивались. Таким образом, после провального прочесывания туннеля кабинеты в пригороде Бристоля вернулись к привычной рутине, и констебль Веллард наконец нашел время для культурологического тренинга, обязательного для каждого офицера. Заключался он в двухдневном компьютерном курсе. Сидишь и тупо жмешь на клавишу: да, я согласен, нехорошо судить других людей, нехорошо подвергать их дискриминации. Когда Фли приехала утром на работу, он с мрачным видом пялился в свой монитор. Она отлично понимала, что о вчерашнем фиаско в туннеле лучше помалкивать. Заглянула в его комнату и улыбнулась, как будто ничего не произошло.
— Добрый день.
Он поднял руку в знак того, что видит ее.
— Салют.
— Как дела?
— Да вот заканчиваю. Кажется, все усвоил. Больше ты не услышишь, как я называю ниггера ниггером.
— О господи,
Он поднял вверх обе руки. Дескать, сдаюсь.
— Извиняйте, сержант, но это оскорбление для мыслящего человека. Зачем учить тому, что должно происходить само собой? Даже наши черные ребята — извините,