Опережая бурю

К вечеру того дня в деревне поднялся переполох. Родители спохватились, что мальчишки из лесу не вернулись, и поставили на уши всех соседей. Такое и раньше бывало, заиграется пацанва и забудет о времени. Вон уже и солнце в речку окунулось, а они все меж дерев, как русаки, петляют. Но чтобы к ужину не вернулись, такого уж никогда не случалось. Молодой организм голодный, побегал, поплутал, силенки израсходовал, надо и подкрепиться. Деревенская поросль никогда не страдала отсутствием аппетита. Но когда ребята не вернулись к ужину, тут Авдотьевы пришли к Андреевым решать, что делать и кто в лес пойдет.

Отцы Старха и Михея взяли старших сыновей и братьев, вооружились, да двумя партиями в лес отправились. Андреевы не ушли далеко, на окраине леса их нагнал Никишка. Батька собрался было ослушника через колено перегнуть, скинуть с него портки, да отхайдокать как следует, сказано было дома сидеть. Но Никишка не дался. Он затараторил, что знает, мол, куда Старх с Михеем отправились, подслушал, мол, ненароком. И все как есть рассказал. Правда, соли в том рассказе ни на грамм не было. Поди, знай, сколько лис в лесу лисятами разжились. И кого именно Михей приметил, и где ребят следует искать.

Поиски продолжались несколько часов. Минуло за полночь, когда Пират наткнулся на тела мальчишек. Пирата в лес никто брать не хотел, но он так цепь рвал, что с собой не возьмешь, сам в лес убежит. Пришлось брать. Думали, все больше для проформы, а вон оно как оказалось.

На первый взгляд мальчики показались мертвыми. Бездыханно лежал Михей весь в кровище, одна рука неестественно вывернута, словно вовсе оторвана, и друга обнимал. А у Старха на устах блаженная улыбка застыла.

При виде своих мальчиков отцы чуть от горя не поседели. Хорошо, что тут же выяснилось, что пацаны живы, только без чувств. А рядом с ними лежала обугленная голая женщина. Свежая головешка. Но кто ее так уделал? Может мальчуганы на неё ещё живую наткнулись, и от ужаса увиденного потеряли сознание? Тогда откуда у Михея такая глубокая и страшная рана на руке, словно от клыков дикого яростного зверя. И если его покусал зверь, то куда потом делся? Попробовал мясо, не понравилось.

– Оборотень, – сказал Авдотьев старший. – Ей-ей оборотень. Та баба обгорелая и есть оборотень. Только вот кто ей шкуру подпалил?

Отцы недоверчиво переглянулись, а потом посмотрели на своих сыновей. Если не они, то кто. Несколькими днями позже к трупу бабы деревенские привели ведунью Агриппину. Она покружила над обуглышем, что-то долго бормотала, щурилась, точно от яркого солнца, потом подтвердила догадку Авдотьева. Оборотень на мальчишек напал, и им ещё повезло, что они наткнулись на зверя на исходе его силы. А вот откуда эта тварюга взялась? Сказать не смогла. Отродясь в их лесах подобной образины не водилось. Посмертные линии сгорели вместе с телом. Когда ведунью отцы спрашивали, кто мальчишек от напасти избавил и страшную зверюгу подпалил, она загадочно улыбалась и говорила, что сие ей неведомо. Может, то божий промысел, а может, кто еще теми лесами шастает, кому «дыхание дракона» покорно.

Ничего путного отцы от неё добиться не смогли. Пришлось отступиться, только Авдотьев старший стал подозрительно коситься в сторону Старха.

А мальчишки на поправку пошли. Не без помощи бабки Агриппины. Она ведала Михея, руку его врачевала, дурную кровь оборотную изгоняла. Жизни мальчика более ничего не угрожало, а вот руку спасти не удалось.

«Так и останется немощной», – сказала бабка Агриппина.

Авдотьевым лишь с сочувствием оставалось смотреть на Михея. Такой смышлёный, а на всю жизнь калекой остался.

Но как только болезнь отступилась от Михея, он поселился возле постели Старха. Не отходил ни на шаг. Он то знал, кто тварь спалил, да его от погибели спас. Только никому об этом не сказал, убоялся. Одной ведунье Агриппине и смог довериться, а она нисколько не удивилась.

«Знаю, – говорит, – сила большая Старху дарована. Только сила его еще спит, не раскрылась, точно гусеница в коконе. Но срок наступит, вылупится. А пока все что у него было, он отдал, чтобы с оборотнем совладать. Теперь спит, силы восстанавливает».

Старх целый месяц спал. Не шевелился, но дышал. Андреевы на него с горечью смотрели. И не человек уж, а растение. Не мыслит, не говорит, но живёт, и дышит. Батька его сдержать слёз не мог, каждый раз, как взглянет на сына. Если бы не бабка Агриппина, то в конец отчаялись бы, да похоронили уже, хотя бы в душе. Лишь ведунья деревенская и успокаивала, что всё идёт своим путём. Мальчишка вот-вот проснется, как силы накопит. Ей и верили, и не верили. Боялись поверить по-настоящему, ухватиться за призрачную надежду, а потом вместе с надеждой часть своей души и похоронить.