Опергруппа в деревне

— Таких — никаких! — твёрдо решив не краснеть, пристукнула костяной ногой бабка. — А тока помощь по хозяйству мне всё одно требуется. Нешто в мои-то годы прилично по всем углам кверху задом тараканов выметать? Вот нонче и заказала троих, должны прийтить...

— Э-э... прошу прощения, как это — заказали?

— В хорошем смысле.

— Это я понял. Я интересуюсь в том плане, У них что: тут своя биржа по трудоустройству? Областное агентство по найму домовых, овинных, банных, сарайных, дворовых и далее по прейскуранту...

— Никита, ты с чего злой такой? Али на меня, старую, чем обижен? Дак не я в задержке твоей свадьбы причиною стала, по мне, хоть сейчас к Олёнке своей беги...

— Бабуль...

— Ладно, не бабулькай. — Яга тоже предпочла сменить тему. — Глянь-кась лучше, вроде пришли...

— Где? — Я бегло осмотрелся: на первый взгляд, кроме нас двоих, в горнице по-прежнему никого не было.

— А ну, ты, который за веником, — властно вскинула бородавчатый подбородок наша специалистка по вопросам нечисти и колдовства. — Выходь-ка, покажись нам, доложись да отрапортуйся!

Я только глаза вылупил, когда у спокойно стоявшего в углу банального веника раздвинулись прутья и на свет божий выглянула красная физиономия первого претендента. Ростом меньше метра, лохматый, зенки бегающие, ручки длинные, до колен, одет в серую рубаху с горошинками. И как он там прятался, ниндзя бородатый...

— Слободские мы, бабушка. По домашней работе всему и всякому обучены, а старательней всего детей малолетних присмотром да уходом обеспечиваем.

— Дело важное, но нам не нужное, — пожала плечиком Яга.

— А Митька? — съязвил я.

Бабка погрозила мне пальчиком, пригласив второго кандидата, из-за печки. Этот по параметрам был практически братцем-клоном первого, с той лишь разницей, что лыс, как футбольный мяч, и грязен, словно хомяк после зимней спячки.

— Холмогорские мы, бабуленька. Домоводство всякое знаем, стирка-глажка опять же, да за чумными и чесоточными следить сподоблены...

— Эй, а медицинская справка у него есть? — невольно поёжился я: санитару с такими грязнющими ногтями не то что уход, «утку» из-под больных выносить непозволительно!

— Да уж, антисанитария во всё лицо, — не сразу припомнив нужное слово, согласилась Яга. — Встаньте-ка рядочком, помощнички, нам присмотреться следует. А кто у нас тут третьим номером быть должно, вылазь из-под лавки!

Он вылез... частично... в том смысле, что сначала появился его нос и только потом весь оставшийся типаж. Честно говоря, я и забыл, как именно таких мы в курсантстве на рынках гоняли... Ай, ара, где такой взялся, э!

— Никита, он мне что, глазки строит? — сипло выдохнула бабка, заполыхав словно маков цвет.

Новый домовой, в свежей рубашке, весь ухоженный и отглаженный, с выбритым в цвет фиолетового баклажана подбородком, смотрел на нашу домохозяйку из-под длиннющих загнутых ресниц, а буденовские усы и неудобоносимый нос лишь добавляли ему страстного южного шарма...

— Гражданин, представьтесь и доложите резюме, — вступился я, потому что бабка явно была под впечатлением. В её годы ТАКИХ откровенных взглядов она удостаивалась редко...

— Назим, — блеснув сахарными зубами, ответил третий претендент. — Эта имя. А резюме... бальшое! Ну или очен удовлитворителное...

Теперь уже покраснел я, беспомощно развернувшись к Яге. Наша эксперт-криминалистка пару раз шумно втянула ноздрями воздух, зачем-то сумбурно поправила платочек и почти с тем же акцентом объявила:

— Этава хачу!

* * *

В общем, мне пришлось выйти. Хотя, правильнее сказать, меня просто выперли из избы. Видите ли, условия работы и вопросы оплаты труда обсуждаются трудоустраивающимся и работодателем лично, без третьих лиц. Вот так вот... теперь я — третий лишний! О-бал-деть...

Я уселся на завалинке, у крылечка, в позе старого деда Щукаря, сгорбив спину и щурясь на дружелюбное солнышко, лениво сползающее в предзакатные облака. Неспешно наступал упоительный российский вечер... Судя по далёкому треньканью нетрезвой балалайки, «упоительность» вечера действовала не на меня одного. Или, правильнее сказать, на меня одного она действовала лирически-романтическим образом, а вот народ на деревне подходил к вечернему отдыху более традиционно...

Митька Лобов пробегал, проводил дознание,
Нашу Маньку приглашал на согласование.
Будет девке с тех дознаний,
Девять месяцев страданий!

Я на первых порах, знаете ли, как-то даже не вслушивался. Это у нас в Лукошкине народ политически активный, что думает, то и говорит, лепит в лицо правду-матку и с каждого забора орёт о наболевшем. В сельской местности всё гораздо тоньше, лиричнее, песеннее...

Участковый, говорят, больно скор с допросами —
Всем коровушкам подряд приставал с вопросами,
Так одна не промолчала,
А штаны ему сжевала!