Это был удар ниже пояса, конопляное масло Егор не то что не полюбил — испытывал к нему отвращение. А прожекты по внедрению подсолнуха, при наличие небольшого запаса семян в частных руках — разбивались о суровые климатические условия Южного Урала. Подсолнечник то выращивали в агрохолдинге, но только на силосную массу. Отдельные энтузиасты и на огородах высаживали подсолнух и даже умудрялись дорастит его до технической зрелости относительной, но лишь при условии высадки рассадой.
Грустно всё это было и печально и куда не кинь — требовалось семеноводческое хозяйство в более южных уголках страны, о чем уже не раз поднимался вопрос в узком кругу. Оставалось уповать на Губина, что поможет с этим. С семенами, попавшими в прошлое — требовалось провести колоссальную работу, по стабилизации гибридов и лучше всего это стоило проводить не в горно-заводской зоне, славящейся рискованным земледелием…
— Я подумаю, Маня, что сделать можно, — пошел на попятную Егор, тут же поправившись. — но ничего не обещаю! Мне Россию с колен поднимать нужно, химическую промышленность с ноля практически организовывать, а не вот это всё!
— Меня просили передать, я тебе сказала, — Маня почесала носик и уставилась на дядьку зелеными глазищами. — Думай, чем тебе в первую очередь заниматься. Тебе же самому дальше жить здесь…
Глава 14
Глава 14
Деревня Попадалово январь 1797 г.
Участковый пробирался узкими тропками по занесенным снегом улицам: «Вот же перед новым годом чистили», — возмущался: «опять намело, техника не ходит и дорог нет». Путь держал на дальний конец деревни, славный облюбовавшими его маргиналами и асоциальными элементами, там же на отшибе жили братья Шухвактовы.
Впрочем, после переноса и последующих за ним событий — пыл мамкины оппозиционеры и борцуны с системой подрастеряли. Первым ушатом холодной воды для многих оказалось пленение Васи с Федусом Азатовскими батырами, затем озвученный руководством деревни старый и уже подзабытый лозунг: «Кто не работает — тот не ест!» И ножом в спину — исчезнувшие социальные выплаты: пособия по безработице, материнский капитал и детские…
Председатель с грацией бульдозера растоптал последние проростки демократии, поведав по секрету о неминуемой рекрутской повинности. И что в рекруты будут отдавать наиболее бесполезных членов общества, руководствуясь в первую очередь — мнением самого общества. Секретные сведения в этот же вечер облетели деревню, были приняты к сведению и вот уже вчерашние анархисты, расталкивая друг друга локтями — спешили стать стахановцами и ударниками капиталистического труда.
Информационный голод, отсутствие интернета — тоже внесли свою лепту. Сошли на нет разговоры: «А что там у хохлов?», «Как нам обустроить Россию, объявив пересмотр итогов приватизации и поделив незаконно нажитое между всеми гражданами РФ». Сейчас умы тревожило: «Когда Галке привезут селедку и моченую ягоду» и очередь на молотое кофе. С самим кофе проблем не было, был бы спрос, а купцы привезут. Цена кусалась, но позволить себе могли, по крайней мере те, кто работал.
А работали, неожиданно — все. Никита, которого в районе как депутата постоянно отчитывали за высокий уровень безработицы на селе — мог быть доволен. Он и сам сделал весомый вклад в ликвидацию безработицы — лично возглавлял бригаду из двух возчиков-грузчиков старообрядцев, ежедневно вывозивших отходы с производства и два раза в неделю — проезжая по деревне. Собирая у населения то немногое, что не подлежало переработке и дальнейшему использованию.
Такие вот отступные, в качестве двух постоянно находившихся в деревне староверов, занятых на тяжелой работе за еду — стряс Серёга с общины. Руководство общины на это согласилось, особо обговорив возможность сменяемости отбывающих трудовую повинность — дабы не пошатнулись устои веры в длительном общении с «немцами». Никита, помыкавший горя вначале в плену у старообрядцев, затем в застенках уфалейского завода — кардинально пересмотрел свою жизненную позицию. Будучи от природы не глупым, в предоставленный последний шанс вцепился обеими руками, не давая спуска подчиненным. И сам не брезгуя помочь в работе, слишком свежими были впечатления о недавних мытарствах.
— Дома хозяин⁉ — Тарабанил в калитку федусовского дома Серёга. Вышла его заплаканная сожительница Зуля, молодая вдова двадцати трех лет отроду, махнула рукой чтоб заходил и скрылась в доме.
«Сыну восемь лет, молодая девка ещё…» — Серёга всё не мог привыкнуть к текущему положению вещей и тут же рассвирепел на Федуса: «я к нему как к человеку, а он бабу забижает!» Ворвался в дом, приготовившись рявкнуть на хозяина и осекся — за столом сидел пасынок Федуса и тоже размазывал слезы по щекам. «Где Федус⁉» — Строго спросил у Зули. «К попу ушел, к Савве…» — Сквозь слезы пробормотала та.