Опьяненные страстью

– С тех пор как ты вернулся, ты только этим и занимался, – сообщил побагровевший Эверли. Он попытался вытереть чернила носовым платком, но только размазал их и перепачкал кружевную манжету. С досадой он отправил и платок вслед за пером и обратил свой гнев на Себастьяна: – Не понимаю, почему ты принял мое предложение поселиться вместе. Ты же каждую минуту даешь мне понять, что мое общество тебе неприятно!

– Вовсе нет, Брам. – Себастьян откинул волосы со лба. – А если тебе не нравится, что во время бесед я продолжаю работать, так и скажи.

– Мне не нравится, что ты чересчур задираешь нос!

С этими словами Эверли приподнял фалды сюртука, чтобы не смять их, и плюхнулся на диван, обитый золотой парчой и стоящий напротив более удобного кресла, в котором устроился Себастьян. Вытянув вперед стройные, мускулистые ноги, Эверли окинул раздраженным взглядом безнадежно испорченные чулки. При мысли о новых расходах, необходимых для замены запачканных панталон и чулок, он стал мрачнее тучи.

– Ты ведешь себя словно в собственном доме! Вот уж не думал, что ты способен корпеть над бумагами день и ночь!

– Зато мне хватает любого угла.

Эверли оглядел спальню, которую его кузен обставил собственной мебелью и другими предметами, уцелевшими от пожара. Вид спальни ясно свидетельствовал о склонности ее хозяина к науке. Высокий полированный бронзовый телескоп поместился на складной треноге у окна. Два глобуса на изящных резных подставках с восточным орнаментом встали по краям стола. Один глобус изображал Землю, второй – звездное небо. Секстант, компас, стеклянный барометр в футляре красного дерева и неизвестный прибор, состоящий из стеклянной сферы и вращающейся шкалы, загромождали огромный стол. Единственным признаком назначения комнаты служила изящная кровать в форме лодки, застеленная белоснежным бельем и накрытая расшитым покрывалом.

Именно на кровать и указал пальцем Эверли.

– Выглядит она чертовски тесной. К чему эта итальянская мишура?

Себастьян перевел взгляд на кровать из крепкого дерева, украшенную позолоченными медальонами, лентами и пилястрами.

– Это творение французов, отца и сына Жоржа Жакоба и Жакоба Демальтера.[13] Мне говорили, что их вдохновили походные ложа Наполеона.

– Корсиканского выскочки, провонявшего чесноком? – Эверли доверительно придвинулся к Себастьяну. – Послушай, покупать французскую мебель во время войны с Францией – дурной вкус. Разве ты не патриот?

– А как же те, кто набивает погреба контрабандными французскими винами и шампанским? – любезно напомнил Себастьян.

Эверли вспыхнул, ибо он был более чем польщен подарком кузена – двумя ящиками превосходного бордо.

– Не увиливай от ответа, Себастьян. Признайся, ты избегаешь меня.

– Вчера вечером я был вынужден просить тебя о снисхождении, – напомнил Себастьян. – Я страдаю мигренью. Иногда от нее помогает лишь продолжительная прогулка и вино.

– К черту объяснения! Ты отклоняешь все мои приглашения. Но едва я завалился спать в неурочный час, ты ускользнул из дома, не удосужившись разбудить меня! Друзья так не поступают!

Себастьян не стал оправдываться, он предпочел умолчать о полуночной прогулке. В дом Эверли он ввалился незадолго до рассвета, основательно нагрузившись виски. Прошло немало времени, прежде чем он наконец пришел в себя.

– Если я и участвовал в вакханалии, то ничего не помню. – Себастьян улыбнулся, продолжая перебирать бумаги. – Но в следующий раз я непременно возьму тебя с собой.

Эверли просиял:

– Черт, пожалуй, я тебе поверю. Так ты действительно не помнишь, что натворил?

Недовольство в голосе Брама заставило Себастьяна насторожиться:

– Что же я натворил?

– Темнишь? Ладно. Так и быть, расскажу все, что мне известно. Ты чуть не превратил в отбивную лейтенанта одиннадцатого драгунского полка. В конце концов вас разняли. Но зачем было бросаться на храброго вояку из-за какой-то монахини? Себастьян, так не делают.

В голове Себастьяна шевельнулось смутное воспоминание:

– Из-за монахини?

– Шлюхи, вырядившейся монахиней, – подтвердил Эверли.

Откинувшись на спинку дивана, он скрестил руки на груди.

– Расскажи все, что тебе известно, – попросил Себастьян.

Эверли кивнул:

– Я услышал рассказ о твоих похождениях в «Уайтсе», за беконом и устрицами. Говорили, что ты проезжал мимо борделя в экипаже, когда оттуда вдруг раздался шум и крик. Похоже, подружка лейтенанта попыталась улизнуть, не дожидаясь от него знаков внимания.

– Что за девчонка?

Эверли прокашлялся.

– Ничего, есть за что подержаться. – И он добавил выражение, обозначающее молоденькую распутницу, впервые проданную мужчине. – Не понимаю, с какой стати хозяйке взбрело в голову одеть ее монахиней.

– А тебе не объяснили, почему я напал на лейтенанта?

Эверли смущенно заерзал:

– Черт его знает! Конечно, лейтенанту не терпелось развлечься. Он заявил, что так или иначе возьмет свое. Крики девчонки разносились по всему кварталу.

– Похоже, этот лейтенант – очаровательный малый.

Эверли подался вперед и тронул колено кузена:

– Я не прочь узнать, как ты обошелся с ней.

– Что? – растерянно пробормотал Себастьян.