Опьяненные страстью

Об ощущениях, которые пробудил в ней Себастьян, не давали представления ни рассказы Оделии, ни рисунки, виденные ею. Всепоглощающее желание ласкать и принимать ласки, чувствительность кожи к прикосновению его рук или покалыванию пробившейся щетины, жар его дыхания на груди и бедрах, от которого Мадлен хотелось расплакаться от невыразимой сладости и боли, – ни одно объяснение не могло дать даже смутного представления об этих чудесах. А само чудо обладания! Во второй раз Себастьян не торопился; казалось, он пребывал в ней часами, пока Мадлен не утратила ощущение, где кончается ее тело и начинается его: они слились воедино.

Слегка тряхнув головой, Мадлен решительно открыла глаза. Неужели так любить способен любой развратник или же столь утонченное удовольствие в силах доставить только Себастьян д’Арси? Интуитивно Мадлен подозревала, что ни один мужчина больше не вызовет в ней болезненное желание ласк, которое не проходило даже сейчас.

Разочарованная отсутствием Себастьяна, Мадлен все же не потеряла уверенности в себе. Выбравшись из-под одеяла, она начала одеваться, готовясь к обычной работе. По пути к себе в комнату она не встретила никого из слуг, хотя несколько дверей со скрипом приоткрылось за ее спиной, пока Мадлен шагала по коридору. Переодевшись, она поспешно спустилась в кухню и услышала последние фразы Хораса, объявившего, что лорд Брекон вышвырнет без разговоров каждого, кто будет замечен за попыткой разбавить или похитить вино.

Слуги посматривали в сторону Мадлен мрачно и вызывающе, и это ей не понравилось. С самого начала она знала, что эти люди сочтут ее врагом, тем более теперь, когда она доказала их преступление. Даже Хорас поздоровался с ней ледяным тоном.

Готовя для лорда д’Арси поднос с завтраком и слыша за спиной непрекращающееся шушуканье, Мадлен заподозрила, что перешептываются о ней. Она попыталась сохранить самообладание, когда Хорас вдруг объявил, что сам отнесет поднос в лабораторию его светлости, хотя обычно эта обязанность возлагалась на Мадлен. Так распорядился милорд, добавил Хорас, многозначительно взглянув на нее.

– Чем жирнее молоко, тем быстрее оно скиснет! – ехидно пропела старшая кухарка.

Ухмылки и смешки слуг, последовавшие за этим заявлением, подтвердили истину: им все известно. Последняя судомойка в доме знала, что Мадлен провела ночь в постели хозяина!

Следовало ожидать, что слуги обо всем догадаются и не станут скрывать неприязнь к ней. Слишком многое в Мадлен вызывало у них зависть: молода, хороша собой, недавно появилась в доме и была иностранкой. А теперь она завоевала благосклонность хозяина. В монастыре Мадлен случалось сталкиваться с завистью, однако к коварству она была не готова.

Едва дворецкий удалился с подносом, кухарки принялись как бы невзначай толкать и шпынять Мадлен. Один раз на носок ее туфли выплеснули кипяток. К счастью, Мадлен надела крепкие рабочие башмаки, а не тонкие выходные, но она сомневалась, что слуги придают значение подобным мелочам.

Услышав шаги в коридоре, Мадлен во все глаза уставилась на закрытую двустворчатую дверь. Она не знала что и подумать. Самой себе она казалась незнакомым, чужим человеком. Но несмотря на враждебность слуг и собственное смущение, она ни на минуту не пожалела о событиях прошлой ночи.

По другую сторону двери Себастьян застыл, взявшись за засов. О собственных многочисленных недостатках он знал лучше, чем кто-либо, но до сегодняшнего утра не подозревал, что он – трус.

Она оказалась девственницей, а ему и в голову не пришло спросить об этом! Он считал себя закоренелым развратником, в его объятиях, в самых немыслимых позах перебывало бессчетное множество женщин. Он достиг совершенства во многих тонкостях любви… но никогда еще не обладал девственницей.

Он пошел на поводу у своего желания и не захотел верить, что Мадлен еще никому не принадлежала. Следовательно, он нарушил установленное для самого себя правило. Он чувствовал себя глупцом, болваном и негодяем. Однако он не скрывал своего распутства и полагал, что мужчина может быть настойчивым, агрессивным и до известной степени неразборчивым в своих плотских потребностях. Себастьян смирился с ответственностью за то, что лишил девушку невинности, но это не избавляло его от чувства вины: он овладел ею во второй раз, намеренно показал ей глубину ее страсти. И этим, возможно, обрек ее на гибель.

Его пальцы сжались на засове. Кухарка открылась ему – без смущения и страха, разделив с ним блаженство. А когда она расплакалась у него на плече от беспомощности и желания, он начал учить ее, как сдерживать силу чувств, которые сам же искусно пробудил в ней. Затем он вновь вознес ее на вершину, заставив стонать, всхлипывать и улыбаться.

Когда наконец девушка обессиленно вытянулась рядом с ним, совесть помешала Себастьяну заснуть и погнала его прочь из комнаты. Он умышленно распалил в ней чувственность, и теперь ему предстояло поплатиться за свой поступок.