Когда из уст ее духовных лидеров мы слышим бледные перепевы Ницше, полезно вспомнить его собственные слова: "Состpадание, позволяющее слабым и угнетенным выживать и иметь потомство, затpудняет действие пpиpодных законов эволюции. Оно ускоpяет выpождение, pазpушает вид, отpицает жизнь. Почему дpугие биологические виды животных остаются здоpовыми? Потому что они не знают состpадания". Вот ведь под чем подписался Смоктуновский!
Кстати, сегодня мальтузианство и социал-дарвинизм обернулись новой гранью. Представление о том, что излишек людей на Земле делает невыносимой нагрузку на атмосферу ("озоновая дыра", "парниковый эффект"), приняло в развитых странах уже форму психоза. Вывод предельно нелеп: все беды — из-за демографического взрыва в "третьем мире" (это — мания мальтузианцев: "слабые размножаются, как кролики"). И возникает новая разновидность глобального фашизма: «передовые» страны должны объединиться и установить тотальный контроль над "третьим миром" — новый мировой порядок (кстати, поучительны здесь и мысли Н.Амосова). На деле же нагрузка на атмосферу создается практически полностью самим "первым миром". Вклад Индии в "парниковый эффект" составляет 1/50 от США. 2 процента! Кого же следовало бы «поубавить», чтобы спасти планету? Видя, к чему клонит мировая элита, так и хочется вновь спросить наших интеллектуалов: с кем вы, мастера культуры?
Наши нынешние либералы-утописты считают, что, отказываясь от идеала равенства, они утверждают идеал свободы. При этом они и малого усилия не хотят сделать, чтобы выяснить, а что же означает свобода в наших конкретных условиях. Перед их глазами разыгрывается драма: наделение меньшинства свободой разворовать общенародное достояние оборачивается лишением самых фундаментальных свобод подавляющего большинства граждан. Вспомним, что говорил один из самых авторитетных идеологов "социально ориентированного капитализма" премьер-министр Швеции Улоф Пальме: "Бедность — это цепи для человека. Сегодня подавляющее большинство людей считает, что свобода от нищеты и голода гоpаздо важнее многих дpугих пpав. Свобода пpедполагает чувство увеpенности. Стpах пеpед будущим, пеpед насущными экономическими пpоблемами, пеpед болезнями и безpаботицей пpевpащает свободу в бессмысленную абстpакцию".
Почему же этого наши интеллигенты не хотели услышать? Ведь они помогли отнять у большой части народа "свободу от нищеты и голода", всучив вместо этого "бессмысленную абстракцию". Почему с таким энтузиазмом прославляли они грядущую безработицу и ликвидацию «уравниловки», бесплатного образования и всего того, что всей массе наших людей давало очень важные элементы свободы? Неужели интеллигент может представить себе страдания других, лишь испытав их на своей шкуре? Ждать осталось недолго.
Намечающийся отход большой части граждан от уравнительного идеала (и явный отказ от него молодежи) может стать трагической и непоправимой ошибкой русского народа. Исправить ее будет трудно — как склеить распавшуюся семью. Ощущение, что тебя не эксплуатируют и в тебе не видят эксплуататора огромная ценность. Мы в полной мере осознаем, как она важна для жизни, когда ее совсем лишимся. Как тоскует по ней человек Запада — никакой комфорт ее не заменяет. Мы эту ценность имели и, сами того не понимая, наслаждались общением с людьми — на улице, в метро, в очереди. Мы были братьями, и за этим социальным братством стояла глубинная идея религиозного братства — идея "коллективного спасения". От этой идеи отказался Запад во время Реформации, которая породила совершенно нового человека индивидуалиста, одинокого и в глубине души тоскливого. Но Запад за эту тоску хотя бы получил компенсацию: новая этика позволила ему выжать все соки из колоний и сегодня выжимать соки из "третьего мира". Ради чего отказываемся от братства людей мы? Ведь выжимать соки теперь будут из нас.
Отказ от уравнительного идеала и стоящей за ним идеи братства означает для России пресечение всякой надежды на развитие и сохранение себя как независимой страны. Самым прямым и очевидным следствием будет разрыв исторического союза народов и народностей — распад России. Эксплуатация «слабого» неизбежно и раньше всего облекается в этническую форму. Освоение идей социал-дарвинизма сразу дает оправдание угнетению "менее развитых" народов — и борьбе этих народов всеми доступными им способами. Тут никаких сомнений нет — все это прекрасно изучено и описано. Менее очевидно, что это гасит порыв к развитию и в отдельно взятом народе — прежде всего, русском.