Опимия

Солнце поднялось уже достаточно высоко и посылало на сражающихся обжигающие лучи. Балеарцы, засыпав римлян тучей стрел и камней, один из которых ранил в бедро консула Павла Эмилия, отступили в свободные проходы, оставленные между африканцами и галло-испанской пехотой, и две армии — в лязге копий, мечей и щитов — с дикими, громкими, ужасными криками столкнулись между собой, и по всему фронту завязалось жестокое, страшное сражение.

Консулы, отважно сражаясь в первых рядах, воодушевляли солдат не словами, а собственным примером. Павел Эмилий, хотя и раненый, сражался не хуже Варрона. В центре проконсул Сервилий Гемин в таком страшном порыве обрушил плотные ряды своих легионов на хилые порядки галлов да испанцев, что те, хотя и защищались мужественно и энергично, тем не менее были потеснены и начали отступать, хотя и яростно отбивались.

Тем временем на правом фланге, где командовал Павел Эмилий, тяжёлая галло-испанская конница под начальством Газдрубала с большой яростью врезалась в ряды римских всадников, предводителем которых был Минуций Руф, и чем дальше продолжалась на этом участке битва, тем больше можно было называть её кровавой и жестокой резнёй.

На левом фланге римляне Варрона с помощью кавалерии союзников оказывали упорное сопротивление стремительным атакам нумидийцев, причинявшим своим обстрелом из луков величайшее беспокойство пехотинцам, которые ничем не могли на это ответить[110].

Однако в центре превосходство римлян было огромным. Галло-испанская пехота не смогла выдержать мощного натиска латинских легионов, она начала отходить, вскоре отступление стало беспорядочным и изогнутая линия фронта, определённая Ганнибалом, была прорвана, как он и предполагал. И хотя римские легионы из-за недостатка пространства для манёвра не могли развернуть свои силы, тем не менее они преследовали противника с такой яростью, что их первоначально прямолинейный боевой порядок преобразовался в клин, остриё которого вторглось в пустоту вогнутого построения противника.

Этого момента и ожидал Ганнибал, храбро сражавшийся в первых рядах; отойдя назад, он передал через Магона и Карфалона приказ вступить в бой африканским корпусам, чтобы они слева и справа двинулись на римские легионы и, разворачивая свои относительно глубокие боевые порядки на оставленном наступающим противником пространстве, атаковали его с флангов.

Приказания Ганнибала были исполнены очень быстро; не прошло и получаса, как Сервилий Гемин со своими двадцатью пятью тысячами пеших воинов были зажаты со всех сторон и даже не могли развернуть свои ряды. Он оказался в довольно жалком положении, так как двадцать пять тысяч его солдат не могли справиться с десятью тысячами врагов, хотя тех, возможно, было ещё меньше.

Бой в центре стал ещё более жестоким и кровопролитным, но теперь уже сражение развивалось с большим уроном для римлян.

Тем временем Газдрубал последней яростной атакой опрокинул римскую конницу и за какие-нибудь десять минут привёл в совершенный беспорядок её ряды, прорвал их, обратил в бегство и загнал в реку, где устроил страшную всеобщую резню. Тщетно Минуций пытался восстановить строй; он был тоже окружён; до последнего отбивался он от испанских и галльских мечей, но был побеждён и убит.

В это время порывом налетел ветер сирокко, неся с собой огромные тучи пыли, которая летела в глаза римлянам, совершенно лишая их возможности смотреть и страшно увеличивая их страдания и потери.

В два часа пополудни Газдрубал, рассеявший и полностью уничтоживший римскую конницу, получил приказ от Ганнибала, который с удивительным спокойствием и редкостным проявлением активности словно бы множился и появлялся всюду, отважно сражался, предвидел развитие событий, отдавал приказания и сам устремлялся туда, где возникала в этом необходимость. Газдрубал получил от верховного вождя приказ спешно атаковать, вместе с нумидийцами, левый фланг римлян, всё ещё стойко оборонявшийся.

Тем временем по сигналу, данному Ганнибалом, конная тысяча, скрытая в лесочке на ближайшем холме, выскочила из засады и, переправившись через реку, ещё красную от крови, заваленную трупами лошадей и римских всадников, обрушилась в тыл легионам Павла Эмилия, которые ещё мужественно сражались с вражеской пехотой. Ряды римлян смешались; солдаты, ослеплённые носившейся в воздухе пылью, получив удар в спину, растерялись и начали беспорядочно отступать.

Тогда Ганнибал, решивший, что пришёл момент заключительной атаки, дал условный сигнал пятистам кельтиберам, и те вышли из окрестных овражков, приблизились к римлянам, дравшимся в центре поля сражения, и, бросив мечи и щиты, сказали, что желают впредь служить не Ганнибалу, а Риму.

Сервилий Гемин, раненый, придавленный ворохом забот, поблагодарил их и отправил в тылы боевого порядка.

Но едва они оказались позади римлян, как вытащили спрятанные под туниками мечи и принялись подсекать поджилки римлянам и поражать их в спину.

Такое коварство окончательно смешало легионы центра. Боевой порядок расстроился, но легионеры попытались проложить путь к бегству.