Опись имущества одинокого человека

Правая тумба. Память о двух женщинах мирно живет в пространстве тумбы из грушевого дерева. И в мирной жизни они уживались, любили и ценили друг друга. И похоронены они на кладбище Донского монастыря почти рядом. В наше стандартизированное время от человека остается немного, кто же станет хранить гардеробы из древесно-стружечной плиты и столы на утлых ножках, раскачивающихся, как зубы у стариков? Все, что меня в повседневной жизни окружает, – это нажитое и не моим поколением, и в основном не поколением моего отца и моей матери. Отец и мать прошли через репрессии и войну, а мне по случаю достался семейный скарб.

Тетя Валя в моем детском представлении была «дамой». Как величественно она шла по огромному коридору бывшей гостиницы – повторяюсь, – зданию Мосстроя, находившемуся как раз напротив здания – нынешнее название – московской мэрии! Халат сидел на ней, как мантия, а кастрюлька в белой руке выглядела царским скипетром. В коридоре, куда выходили двери квартир «пролетариата» – счетоводы, летчики, врачи (еврейская семья врачей жила за стеной), рабочие московских заводов, билетерши в кинотеатре и даже одна артистка, – тетя Валя со своей мебелью красного дерева, люстрой, зеркалами, тумбами и сервизами олицетворяла иную жизнь, как бы иную Атлантиду. Меня иногда волновал такой вопрос: почему в свое время их не взяли, почему дядя Федя и тетя Валя не отправились по стопам моего отца? Ну, во-первых, дядя Федя достаточно тщательно замаскировал свою раннюю биографию; во-вторых, он достаточно быстро сумел примкнуть, что-то, как человек тертый в низах жизни, возглавил и умел удержать, в отличие от моего отца, умея и держать язык за зубами. Но есть и еще два обстоятельства: карьера и служба дяди Феди вначале протекали на Украине, где-то в районе Харькова, и у него хватило опыта и ума, быстро оставив поле молодой брани, уехать в Москву. Снежная буря запорошила все следы. Ну а потом? Ну а потом был зять – офицер, инженер, участвовавший в создании легендарного танка «Т-34». Господи, с другой стороны, разве в то время можно было определить и предугадать, почему одного взяли, а другого нет?

В своей памяти я мог бы вызвать много картин, связанных с судьбой моей двоюродной бабушки и ее мужа. Стоические были люди, принимавшие жизнь, как она была, и достойно, не сгибаясь, несшие ее бремя.

Я помню, как однажды тетя Валя – война, может быть, еще и не закончилась, а может быть, это были первые послевоенные годы, я мальчик – взяла меня к себе на работу, чтобы кое-что мне показать. Первая дама дома на Советской площади работала вольнонаемным бухгалтером в воинской части, которая тогда находилась почти на окраине города, в Хамовниках, неподалеку от московской усадьбы Льва Толстого. На том месте, где сейчас Комсомольский проспект, напротив казарм, выстроенных Казаковым, тогда там был плац, посыпанный разноцветными опилками и огороженный деревянным брусом. На этом плацу военные конники – по поводу какого уж случая, я не помню – разыгрывали свои представления и состязались в вольтижировке. Запомнилось на всю жизнь.

Осталось немного, тарелки и бокалы – пишу, как положено в музейных актах, – утрачены, чтобы не писать: перебиты; камчатые скатерти обветшали, салфетки исчезли, стулья и столы разъехались по дачам. Только несколько альбомов с фотографиями. На них она молодая, величественная, даже по-молодому соблазнительная барынька в сапожках на пуговичках полулежит на старинном, навсегда утраченном кожаном диване с зеркальными по спинке вставками. Сохранились еще ее письма к моей маме.

Уже после Гражданской войны тетя Валя расхрабрилась и поехала в Харьков. В то время Харьков был столицей Украины. Полная, хорошо одетая величественная дама. Какие молодые картины возникали тогда в ее сознании? Оттуда она и прислала письмо, простенькое, написанное карандашом. В какие и к кому ходила гости, писала и какие ничтожные, бросовые на Украине цены на овощи и фрукты по сравнению с Москвой. Письмо это тоже хранится в левой тумбе трельяжа.

Здесь же стоит еще и небольшая, 7,5х9,5, коробочка светло-коричневого, скорее бежевого, цвета с шелковой кисточкой на выдвигающейся крышке. Потянешь за эту кисточку, и из коробочки выглянет небольшой флакончик знаменитых когда-то еще дореволюционных французских духов «Коти-Лориган». На дне флакона буквально несколько капель коричневой жидкости – это уже не духи, а сгустившийся аромат. Он существует, он жив, коробочка до сих пор испускает сладкий, божественный запах позапрошлого века…

Письменный стол