Описание Отечественной войны в 1812 году

Ранее обыкновенного начал сходиться народ на улицах и площадях, особенно там, где проходила армия; прочие части города уподоблялись пустыне: на них не видно было ни души. Войска скоро узнали настоящую цель движения, шли в глубоком молчании, не теряли духа, не роптали, но на лицах заметно было огорчение, в рядах отзывался тихий, унылый говор. Жители смотрели на полки безмолвно, а иные укоряли их, зачем они не отразили неприятеля. Многие из простолюдинов сомневались, что неприятель идет вслед за нами. Надобно было убеждать их в истине честным словом, даже клятвой. Удостоверясь в справедливости наших слов, каждый спешил уходить. Недостаток в лошадях был общий. Ни за какие деньги нельзя было нанять их. Целые семейства бродили по улицам, спрашивая: в которую сторону безопаснее направить путь? Суетились, бегали, сами не зная куда, потому что предварительно не было повещено об оставлении города. Старались уносить с собой свое лучшее имущество и второпях, вместо вещей ценных, брали вещи, ничего не стоящие. Упрямство некоторых москвичей отвергать приближение неприятеля простиралось до того, что верили небылицам. За несколько дней разнеслись слухи о прибытии в Петербург и движении к Москве английского вспомогательного корпуса. Слухи сии до такой степени усилились, что при вступлении первых неприятельских войск в московскую заставу были слышны голоса: «Вот Англичане! Они идут выручать нас».

Большая часть лавок и магазинов были заперты; в остальных укладывали товары, заколачивали их в ящики, вязали в тюки, зарывали в землю. Почти все дома стояли опустелые; иные отворенные настежь, что подавало повод к шалостям, которых было, однако же, мало. Вообще, за немногими исключениями, неизбежными в подобных обстоятельствах, никакое бесчиние не нарушало общественного спокойствия во время прохода армии Москвы. Горестные часы сии были истинным торжеством блогонравия Русского народа. Вообразите обширнейший город в Европе, где не было тогда ни караулов, ни властей, и посреди его народ, ожидавший всех ужасов от кровожадного неприятеля. И никто не предавался грабежу или своеволию; толпились в церквах, становились по улицам на колени перед образами. Наступило время обедни, и хотя не раздавался благовест, однако же в немногих церквах не было молящихся. Генералы и офицеры, заливаясь слезами, принимали во храмах благословение духовенства. Священник Николоямской церкви (Петр Платонов), мимо коей шла одна колонна, стоял на паперти, в облачении, с иконой Святого Николая, напрестольным крестом и с зажженными свечами. Он окроплял святой водой войско, осенявшее себя знамением креста и с жаждой ловившее капли святой воды. Солдаты громко взывали: «Враг наш погиб, а не мы!»

У Яузского моста, по которому, как через дефилею, надлежало проходить войскам, теснота была неизбежна, тут Граф Ростопчин встретил Князя Кутузова, начал что-то говорить ему. Фельдмаршал не отвечал ни слова и приказал скорее очищать мост. Отсюда до Коломенской заставы движение народа и всякого рода тяжестей смещалось с движением полков, отчего произошли неминуемые беспорядки, разломано несколько кабаков и лавок, народ русский пьет одинаково и с горя, и с радости. Восстановили, как могли, порядок; город все более и более очищался. Миновав Коломенскую заставу, Граф Ростопчин сказал: «Занавес опустился; моя роль сыграна». У этой заставы, близ Старообрядческого кладбища, остановился Князь Кутузов, сошел с лошади и сел на дрожки, обращенные к Москве. Погруженный в глубокую думу, облокотясь головой на руку, смотрел он на златоглавую столицу, как будто прислушивался к последнему ее воздыханию. Войско становилось для привала по обеим сторонам дороги. От сонмов шедшего народа и теснившихся экипажей и повозок пыль вилась столбом и застилала лучи догоравшего солнца. Москва уходила от Москвы. Здесь старцы, согбенные летами, брели спотыкаясь; там родители, обремененные ношею детей и самого необходимого имущества, торопились уходить от лютого врага. Стороны дороги покрыты были толпами скитальцев, не знавших к отраде своей ничего, кроме слез и рыданий. Дети, затерявшие родителей, отыскивали отцов и матерей. Вокруг Фельдмаршала часто слышны были восклицания: «Что с нами станется? Куда идем? Куда он нас завел?» Но Князь Кутузов был неподвижен, как будто ничего не видя и не слыша; он ожидал известия от Милорадовича о том, что делалось в арьергарде. Первый приехавший от Милорадовича адъютант донес, что он будет драться, если Мюрат не примет сделанных ему предложений, и просит о подкреплении. Через четверть часа пришло из арьергарда другое донесение, о выговоренных у неприятеля условиях, которыми обеспечивалось движение нашего арьергарда. Князь Кутузов велел армии продолжать марш к Панкам, куда и сам отправился.