Несколько раз выезжал Наполеон из Кремля для прогулок по городу, в сопровождении генералов, придворных и трех Русских пленных, тех самых, которые были при нем во время вступления его в Москву и постоянно содержались в Кремле. Они рассказывали, что Наполеон бывал всегда в мундире темно-зеленого сукна, с красным воротником, без шитья, с звездою на левой стороне, лентой по камзолу и в низенькой треугольной шляпе. Он езжал на простой Польской лошади; под генералами и придворными были Английские, а под пленными изнуренные крестьянские, спотыкавшиеся на каждом шагу. При первой прогулке Наполеона многие из жителей, испивших всю чашу бедствий, завидев вдали блестящую свиту, убегали прочь. Другие, посмелее, отваживались украдкой выглядывать из-за обвалившихся стен. Напоследок, в одном переулке близ Охотного ряда, одетая в лохмотья толпа мещан, человек до 40, на которых от страха, голода и холода едва оставалось подобие человеческое, выждав приближения Наполеона, упали среди грязи на колени, простерли к нему руки, вопияли о претерпенном ими конечном разорении и просили пощады. Наполеон поворотил лошадь в сторону, не удостоил их своего взгляда и только приказал узнать: о чем они просят? К сиротам, разрозненным от семейств и с воплями отыскивавшим родителей своих на пепелищах, оказывал Наполеон менее нечувствительности и приказал отсылать их в Воспитательный Дом. Из донесений Тутолмина видно, что Наполеоном было прислано к нему две сироты, а маршалом Мортье и Комендантом Французским 20. По всему пространству Москвы представлялись Наполеону свежие следы небывалого в мире пожара, неслыханных насилий, совершенного запустения. Сожженные дома и церкви все еще дымились; уцелевшие строения были разграблены, храмы обруганы. Везде валялись по мостовым разбросанные, разорванные или разломанные люстры, зеркала, столовая посуда, мебели, картины, книги, утвари церковные, лики угодников Божиих. На площадях и улицах видел Наполеон трупы людей, убитых, сгоревших, умерших от голода. Никто не убирал человеческих тел и конского падалища. Из жителей злополучного города, оставшихся в живых, большая часть бродили раненые, изувеченные, избитые; все вообще были ограблены, полунаги и босы, в ежеминутном страхе лишиться жизни от руки неприятеля. Сколь ни ужасны были такие явления под безжизненным небом Москвы, однако же для Наполеона молчание Александра было грознее. Уже близ двух недель проходило с того времени, когда отправил он письмо к Государю, но не имел еще не только ответа, даже обыкновенного извещения о получении письма. Тревожное недоумение тяготило Наполеона. Он восчувствовал свое бессилие бороться с Александром, решился просить мира и отправил Лористона с формальными о том предложениями к Князю Кутузову. Это случилось 22 Сентября, через три месяца и 10 дней по вторжении Наполеона в наши пределы. Можно ли найти доказательство неодолимости России очевиднее этого примера: с небольшим три месяца достаточны были убедить первого полководца нашего века в невозможности потрясти наше Отечество!
Император Александр отвергает предложенный Наполеоном мир
Только два дня минуло со вступления Русской армии в Тарутинский лагерь, как 23 Сентября, поутру, Князю Кутузову доставили письмо от Маршала Бертье, извещавшего о желании Наполеона отправить к нашему Главнокомандующему Генерал-Адъютанта Графа Лористона, с важными поручениями. При вскрытии письма находился у Фельдмаршала один Князь Волконский. «Чего хочет от меня Наполеон? – сказал Кутузов и присовокупил: – Который теперь час?» – «10 часов», – отвечал Князь Волконский. «Я спросил об этом для того, – продолжал Фельдмаршал, – что должно выиграть время и сколько можно долее держать Французов в бездействии. Обыкновенно атакуют они не ранее полудня, когда отобедают. Надобно известить Лористона, что я сам приеду на передовые посты для переговоров, а между тем пройдет день». Вскоре, однако, Князь Кутузов отменил свое намерение и велел Князю Волконскому ехать в авангард, спросить Лористона, с чем он прислан, и если у него есть от Наполеона письмо, то взять его. «Но что прикажете делать, ежели Лористон не отдаст мне письма и не захочет обявить своего поручения?» – спросил Князь Волконский. «В таком случае, – возразил Фельдмаршал, – скажи, что пошлешь ко мне за приказаниями; но только вели адютанту ехать как можно тише» [367] .