Театр, смотры, разводы, декреты о внутреннем устройстве Франции не утоляли кипучей деятельности Наполеона, не удовлетворяли замыслам, исполнявшим его душу при вторжении в Россию. Не затем пришел он в Москву, чтобы в Кремле смотреть на комедии, слушать концерты, любоваться церемониальным маршем своей гвардии. Скука одолела его, а презрительное молчание Александра разъярило новым мщением. Он приказал отыскивать в уцелевших от пожара архивах и книгах все, относившееся до Пугачевского бунта. Этого мало. Государственный Секретарь Дарю изготовил возмутительное воззвание против нашего Правительства. Нелепость сия осталась в проекте, о существовании которого нет официальных документов, но сохранилось показание одного добросовестного Московского жителя. Он находился тогда в Москве и часто был призыван к Дарю на совещание, а потом явился к Князю Кутузову и был отправлен им в Петербург [394] . Душевные свойства Наполеона, его намерение раздробить Россию, поступки его в Вильне, где Литву, Волынию, Подолию и Белоруссию торжественно приглашал он к отторжению от Империи, присяга, к коей старались приводить жителей в занятых неприятелем губерниях, печатное провозглашение Наполеона в Москве, призывавшее русских
Когда Наполеон предавался в Москве порывам бешенства против Императора Александра, а войска его разбойничали, авангард Мюрата бедствовал. Лагерь его, с 2 °Cентября по 6 Октября, стоял вдоль Чернишны, на дороге из Тарутина в Москву. По сторонам его, иногда и в тылу, вооруженные крестьяне и летучие отряды нападали на французов. Мюрат приказал наконец сопровождать фуражиров пехоте с артиллерией [396] . Час от часу менее привозили с фуражировок. Рожь, ячмень и гречу варили сырыми, кипятя в воде до тех пор, пока зерна лопались. Тогда снимали с зерен шелуху и употребляли их в похлебки. За недостатком мельниц, офицеры и солдаты мололи руками на жерновых каменьях несушеные и непровеянные зерна и пекли из них хлеб или мякину, смешанную с соломой и шелухой. Редко удавалось фуражирам пригонять рогатый скот и овец, а потому войско принуждено было питаться конским падалищем, валявшимся по полям и в лагере. Всего более нуждались в соли и вместо ее употребляли порох, но от такого соления происходили неутолимая жажда и поносы, заставившие отказаться от пороха. Масла и сала вовсе не было; клали в пищу сальные свечи, предварительно вынимая из них светильны. Голод достиг до такой степени, что и с этой приправой находили кушанья вкусными [397] . В дровах тоже был недостаток. Сначала топили хлевами, амбарами и омшниками соседних селений, а потом принялись ломать крестьянские домы; в ближних окрестностях осталось только малое число изб, занятых генералами и больными. Последние страдали особенно зубной болью, кашлем, поносом, рожей, следствием несварения пищи и простуды, коей подвергались люди, едва имевшие небольшое количество соломы. Стараясь согреться в холодные ночи, обкладывали себя соломой, но не находили теплоты. Заморозы становились уже столь сильны, что по утрам солома обыкновенно покрывалась ледяной корой. Тощие лошади, без корма и по ночам замундштученные, стояли возле биваков, под открытым небом, и заносились инеем.