Описание Отечественной войны в 1812 году

В течение шести недель, а особливо в последние дни жители были в ежеминутном ожидании смерти, зная о делаемых неприятелем приготовлениях к совершенному обращению Москвы в пепел. Некоторые Французские офицеры, движимые состраданием, уговаривали перед своим выходом сорокадневных узников плена Московского бежать из города, уверяя их, что по приказанию Наполеона все должно было дожигать. Многие из Москвичей исповедались и приобщились Святых Тайн в ожидании страшного часа. Увидя Русские войска, они почитали себя восставшими из мертвых и поздравляли друг друга, как в Светлое Воскресенье. При появлении казаков на погорелище Каретного ряда, первозажженного бескорыстной доблестью Русских, вышла женщина из развалин, взглянула на казаков, воскликиула: «Русские!» – и в исступлении радости, перекрестясь, поклонилась в землю. Кремль был подорван в пяти местах; дворец догорал; в подкопах лежали еще бочки с порохом, и по временам слышны были небольшие взрывы. Наполеон хотел поднять на воздух не одни стены, но и все здания Кремлевские. Второпях и мраке, Французские инженеры не успели зажечь всех подкопов; загорелось только пять мин. Губительному действию других помешал дождь. Свидетель бедствий Москвы, Тутолмин, донося Императрице Марии Феодоровне о подорвании Кремля, говорит: «Еще гораздо ужаснейших последствий надлежало ожидать, если бы не было дождя, который во всю ночь сильно шел» [447] . Также не успели Французы зажечь некоторых казенных домов и церквей, как то было приказано Наполеоном и для чего заблаговременно наносили в них много горючих веществ [448] . Так, например, в Новодевичьем монастыре Французы натаскали под соборную церковь 6 ящиков пороха и при выходе своем из монастыря положили на них зажженные фитили, а в церквах и кельях разбросали зажженные свечи, от которых внутренность келий начинала загораться, однако невозникавший пожар был погашен монахинями [449] . Все ворота Кремлевские до такой степени были загромождены каменьями, что не находили возможности иначе пробраться в Кремль, как карабкаясь по грудам развалин. Любимый народный драматический писатель наш, Князь Шаховской, командовавший полком Тверского ополчения в отряде Винценгероде, первый вошел в Кремль, когда уже совсем смерклось и здания, как потухающая свеча, еще ярко вспыхивали и по временам, освещая мрачную окрестность, показывали чудесное спасение храмов Божиих, вокруг которых все, и даже прикосновенные к ним строения, сгорело или догорало. Огромная пристройка Патриарха Филарета к Ивану Великому, оторванная взрывом, обрушилась подле него и лежала при его подножии, а он, мимо которого два века протекли с благоговением, стоял так же величественно, как будто только что воздвигнутый Годуновым, будто насмехаясь над бесплодной яростью Европейских варваров XIX века.

Из Кремлевских храмов один Спас на Бору, древнейший из всех храмов Московских, был заметан опламененными выбросками горевшего над ним дворца, и внешние двери Благовещенского Собора зауглились. Все посвященное Богу не истребилось огнем, а только осквернилось святотатством рук человеческих. В Кремле церкви были сплошь ободраны от самых куполов до низа. В алтарь Казанского Собора была втащена мертвая лошадь. В Архангельском Соборе грязнилось вытекшее из разбитых бочек вино, валялась рухлядь, выкинутая из дворцов и Оружейной Палаты, между прочим две обнаженные чучелы, представлявшие старинных латников. Большая часть прочих Соборов, монастырей и церквей были превращены в гвардейские казармы.