Читаем Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами) полностью

Когда после выдачи ручательства шкиперы опять стали колебаться и противоречить, а тоскливые просьбы и мольбы народа, по-видимому, имели превратиться в нетерпение и опасное ожесточение, стали раздаваться крики: «Смотрите, шкиперы, что вы делаете! За все души, которые теперь пропадут и погибнут из-за вашего упорства, вам придется дать ответ на страшном суде!» Шкиперы сказали: «Если мы выбросимся, и корабль разобьет в куски, то мы все же не все живыми выйдем на берег. Кто тогда даст отчет за потонувших?» Мы отвечали: «Так поступаем мы не преднамеренно. Нужно решиться на это; пусть лучше несколько человек спасутся, чем никто!» Весь народ на это стал кричать: «Да! Да!» Каждый готов был идти па опасность, потому что и так приходилось рисковать; все мы уже находились наполовину в пасти смерти. После этого маршал и я должны были подойти к якорному канату и дать первый удар по нему; затем боцманы совершенно отрубили его, срубили и фок-мачту, и корабль понесло к берегу. Так как корабль был внизу плоский и не имел киля, то он тихо сел на песок, приблизительно в 30 саженях от суши. Один из боцманов обвязал канат вокруг тела, подплыл к берегу и при помощи людей, стоявших на берегу, притащил судно поближе к суши. Послы и другие люди, которые были сильно опечалены нашим несчастьем, считали нас уже погибшими и уже молились за наши души, столь же сильно были обрадованы нашим благополучием и прибытием, приняли нас со слезами радости на глазах, а некоторые даже в радости бросились к нам в воду и на плечах вынесли нас на берег. Когда мы захотели, извиниться перед послами из-за нашего решения, принятого в беде, и за то, что выбросились на берег, мы узнали, что посол Брюггеман уже давно приказал Корнелию Клаус(ен)у, чтобы он, в случае нужды, посадил корабль на мель у берега, и даже хотел нам сообщить об этом своем желании помощью двух вырванных из записной книжки листов, если бы только оказалось средство добраться до нас.


Глава LXXXI

(Книга IV, глава 16)

О свойствах Гирканского или Каспийского моря


Это море у различных наций и племен имеет различные названия. Древнейшие народы называли его морем Хозара, как о том напоминает Бохарт [280] в своем «Phalec»; Ортесий в «Thesaurus georgaphicus» указывает на то же неправильным названием Кунзар, и об этом же говорить Nubiensis Geographus (parte VII-ma climatis V-ti, pag. 263). Причина этому та, что род Фогармы [281], Гомерова сына (всех в этом роде было 10, а старший был Хозар), жил, как говорят, по берегу этого моря и далее вверх по реке Итиль или Волге; на это указывает вышеназванный Бохарт, на стр. 226, в I части, на основании таблиц Измаила Абульфеды.

Nubiensis [282], по имени расположенной у того же моря провинции, называет его Таберистанским. Мавры зовут его Богар Корсун, как зовется ими и Аравийский залив. Персы зовут его Кюлзум, каковое имя дается и Красному морю, как видно из Nubiensis'a на том же месте и на той же странице. Обыкновенно оно у писателей называется Гирканским или Каспийским по расположенным здесь местностям и народам, иногда же, по расположенному в Ширване городу Бакуйе [Баку], его зовут Бакинским морем. Русские называют его Хвалынским морем.

Море это вовсе не имеет той формы и вовсе не соединено и не сливается с океаном или с открытым морем, как о том пишет Дионисий Африканский или Александрийский: «Каспийское море имеет такого рода форму, что побережье его как бы изгибается в виде круга. Несомненно, что начинается оно из океана, который с севера ударяется в скифское побережье».

Этому писателю, который, во времена императора Августа, как видно из биографии его, будучи еще молодым человеком, написал книгу по географии, но моря этого не видал сам, следуют многие выдающиеся авторы, так, например, Помпоний Мела, писавший во времена Клавдия, кн. III, стр. 185: «Море Каспийское сначала врывается внутрь суши узким и длинным проливом вроде как он реки, и в том месте, куда направляется прямое его русло, разделяется на три залива: против самого устья — Гирканский залив, налево — Скифский, а направо тот, который в собственном смысле называется по имени всего моря Каспийским».

Плиний, во II кн., гл. 67: «Поблизости же, под тем же созвездием (в той же местности) от востока из Индийского моря целая часть склоняется к Каспийскому морю», и в VI книге, гл. 13: «Каспий из Скифского океана вытекает в противоположные части Азии. Прибрежные жители именуют его разными именами, из которых наиболее известны «Каспийское» и «Гирканское море».

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги

1812. Всё было не так!
1812. Всё было не так!

«Нигде так не врут, как на войне…» – история Наполеонова нашествия еще раз подтвердила эту старую истину: ни одна другая трагедия не была настолько мифологизирована, приукрашена, переписана набело, как Отечественная война 1812 года. Можно ли вообще величать ее Отечественной? Было ли нападение Бонапарта «вероломным», как пыталась доказать наша пропаганда? Собирался ли он «завоевать» и «поработить» Россию – и почему его столь часто встречали как освободителя? Есть ли основания считать Бородинское сражение не то что победой, но хотя бы «ничьей» и почему в обороне на укрепленных позициях мы потеряли гораздо больше людей, чем атакующие французы, хотя, по всем законам войны, должно быть наоборот? Кто на самом деле сжег Москву и стоит ли верить рассказам о французских «грабежах», «бесчинствах» и «зверствах»? Против кого была обращена «дубина народной войны» и кому принадлежат лавры лучших партизан Европы? Правда ли, что русская армия «сломала хребет» Наполеону, и по чьей вине он вырвался из смертельного капкана на Березине, затянув войну еще на полтора долгих и кровавых года? Отвечая на самые «неудобные», запретные и скандальные вопросы, эта сенсационная книга убедительно доказывает: ВСЁ БЫЛО НЕ ТАК!

Георгий Суданов

История / Политика / Образование и наука / Военное дело
10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
10 мифов о России
10 мифов о России

Сто лет назад была на белом свете такая страна, Российская империя. Страна, о которой мы знаем очень мало, а то, что знаем, — по большей части неверно. Долгие годы подлинная история России намеренно искажалась и очернялась. Нам рассказывали мифы о «страшном третьем отделении» и «огромной неповоротливой бюрократии», о «забитом русском мужике», который каким-то образом умудрялся «кормить Европу», не отрываясь от «беспробудного русского пьянства», о «вековом русском рабстве», «русском воровстве» и «русской лени», о страшной «тюрьме народов», в которой если и было что-то хорошее, то исключительно «вопреки»...Лучшее оружие против мифов — правда. И в этой книге читатель найдет правду о великой стране своих предков — Российской империи.

Александр Азизович Музафаров

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное