Читаем Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами) полностью

21 декабря прибыли как шемахинский, так и особый дербентский мехемандары, доставив 40 верблюдов, 30 подвод с волами и до 80 лошадей; багаж был нагружен и с немногими служителями отправлен вперед. Когда послы захотели идти следом с остальными людьми, с кухнею и постельными принадлежностями, то для 94 человек едва осталось 60 лошадей для верховой езды. Мехемандар клялся головой шаха, что для него было невозможно в короткое время собрать больше лошадей, что мы находимся в области султана дербентского, которого мы настроили против себя враждебно: этот султан теперь проявляет свое недовольство нами; поэтому, по словам мехемандара, нам следовало, чтобы еще больше не потерять времени, собраться в путь и идти дальше, как мы лишь могли; как только мы прибудем в область хана шемахинского, он брался в достаточной мере пополнить недостающее у нас.

Поэтому мы 22 декабря собрались в путь из Шазабата, где простояли 5 недель. При этом некоторые, а именно мальчики, должны были подсесть на лошадях сзади, а другие, как-то: лакеи, драбанты, солдаты и другой простой люд, — идти пешком. Путь шел вдоль персидского побережья к югу. Мы переправились через 4 небольших реки и к вечеру прибыли в деревню Мордов, через 4 больших мили; она принадлежит к Шемахе. Крестьяне жили вроде татар под Астраханью, в очень плохих, сплетенных из камыша и гибких прутьев круглых домах, которые они зовут оттак. Так как дров в этом месте не было, то мы, особенно те из нас, что перешли через реки и воду, имели плохой ночлег.

Мордов по-турецки обозначает болото, так как кругом и рядом с этой деревней большое болото и трясины, которые из-за многих ключей и в самую суровую зиму не замерзают. Поэтому именно в зимнее время там более всего ловят лебедей, и пух их идет на постели шаха. В этой, как и в соседних деревнях, живет нация, именуемая падар; у нее особый язык, несколько родственный турецкому и персидскому. Они турецкой веры, но имеют еще особые суеверные обычаи. Горячие кушанья у них стоят до тех пор, пока они сами собой не остынут совершенно, став удобными для еды. Никто не смеет дуть на них; и если это сделает, по незнанию, кто-либо из зашедших в их дом иностранцев, то пищу, как нечистую, нужно выбросить.

Здесь посол Брюг[ге]ман призвал к себе кауху или начальника ниазабатского и стал ему выговаривать за то, что султан дербентский дурно поступил с нами: он, посол, в самом сердце обижен тем, что ему приходится видеть, как люди, дорогие ему, как собственные глаза его, потому, что они обязаны жить и умереть с ним, — принуждены были сделать столь трудное путешествие пешком через многие болота и речки. Он говорил, что не может не пожаловаться на это шаху. Кауха возразил: они не полагали, что наш багаж столь велик и требует такого числа лошадей; к тому же он не знает, зачем мы хотели взять с собой паруса корабля, пушки и очень тяжелые деревянные подставки, на которых стояли орудия для каменных ядер; неужели мы думаем, что у шаха в стране нет дерева и т. д. Султан же, без сомнения, ответит на жалобу. На следующее утро наш мехемандар доставил еще 20 лошадей. Послы велели некоторым из простого люда и боцманам, разбив в куски ничего не стоящие ящики и бочки, прибавить хорошие вещи в другие [вместилища]. Затем мы направились дальше и прошли 3 мили до деревни Тахоуси, лежащей в долине и построенной из красивых домов.

24 того же месяца мы прошли еще 3 мили дальше до горы и высокой скалы Бариах и зашли в открытый двор, расположенный под горой. Такие дворы или убежища, называемые у них караван-сараями, построены в Персии, ввиду пустынности и неизвестности страны, у больших дорога там и сям в большом количестве; каждый из них на расстоянии дня пути от другого. В большинстве их не имеется ничего, кроме пустых сводчатых помещений и конюшен, поэтому провизию и корм нужно везти с собой. Когда здесь дербентские возчики заявили, что думают вернуться со своими верблюдами и лошадьми обратно и что мы должны будем ждать других подвод из Шемахи, послы барабанным боем и трубами велели созвать людей и показали вид, точно они все предполагают пешком идти в Шемаху, оставив багаж позади на ответственности возчиков. Тут возчики одумались и остались на месте.

Этот караван-сарай был очень старым зданием, выстроенным из больших квадратных камней; он был построен четырехугольником, с каждой стороной в 42 шага. Вверху над воротами были две камеры, в одной из которых мы нашли некоторые еврейские буквы [290].

Внутри и вне тех же помещений нашли мы несколько письмен.

25 декабря, в день Рождества Христова, справив в большой конюшне наш праздник и богослужение, некоторые из нас пошли посмотреть высокую гору и скалу, о которой персы нам много рассказывали и баснословили.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги

1812. Всё было не так!
1812. Всё было не так!

«Нигде так не врут, как на войне…» – история Наполеонова нашествия еще раз подтвердила эту старую истину: ни одна другая трагедия не была настолько мифологизирована, приукрашена, переписана набело, как Отечественная война 1812 года. Можно ли вообще величать ее Отечественной? Было ли нападение Бонапарта «вероломным», как пыталась доказать наша пропаганда? Собирался ли он «завоевать» и «поработить» Россию – и почему его столь часто встречали как освободителя? Есть ли основания считать Бородинское сражение не то что победой, но хотя бы «ничьей» и почему в обороне на укрепленных позициях мы потеряли гораздо больше людей, чем атакующие французы, хотя, по всем законам войны, должно быть наоборот? Кто на самом деле сжег Москву и стоит ли верить рассказам о французских «грабежах», «бесчинствах» и «зверствах»? Против кого была обращена «дубина народной войны» и кому принадлежат лавры лучших партизан Европы? Правда ли, что русская армия «сломала хребет» Наполеону, и по чьей вине он вырвался из смертельного капкана на Березине, затянув войну еще на полтора долгих и кровавых года? Отвечая на самые «неудобные», запретные и скандальные вопросы, эта сенсационная книга убедительно доказывает: ВСЁ БЫЛО НЕ ТАК!

Георгий Суданов

История / Политика / Образование и наука / Военное дело
10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
10 мифов о России
10 мифов о России

Сто лет назад была на белом свете такая страна, Российская империя. Страна, о которой мы знаем очень мало, а то, что знаем, — по большей части неверно. Долгие годы подлинная история России намеренно искажалась и очернялась. Нам рассказывали мифы о «страшном третьем отделении» и «огромной неповоротливой бюрократии», о «забитом русском мужике», который каким-то образом умудрялся «кормить Европу», не отрываясь от «беспробудного русского пьянства», о «вековом русском рабстве», «русском воровстве» и «русской лени», о страшной «тюрьме народов», в которой если и было что-то хорошее, то исключительно «вопреки»...Лучшее оружие против мифов — правда. И в этой книге читатель найдет правду о великой стране своих предков — Российской империи.

Александр Азизович Музафаров

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное