Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами)

Означенная река в Фарсии в настоящее время, ради большого чуда, здесь будто бы совершенного Али, называется Бендемир; она у Персидского залива впадает в большое открытое море. Возможно, что река по имени Мед и соединяется с этой рекой, так как, по словам персов, несколько небольших рек впадают в Бендемир. Возможно поэтому, что, как полагает Радер, слова Курция «а шаге ad meridiem versus» должно читать «ad mare merdiem versus», т. е. что Мед с означенным Араксом направляется к югу. Что касается настоящего Аракса, через который мы перешли в Моганской [Муганской] степи, то он и в настоящее время сохраняет название Аракса, происходящее, может быть, как полагает Евхстатий [Евстафий], от греческого «срываю», так как он, имея сильное течение, в иных местах срывает горы и почву и поэтому везде имеет высокие и подмытые берега. Он вытекает в Армянских горах за высокими горами Арарат и принимает много притоков, из которых важнейшие: Карасу, Зенки, Керни, Арпа. У Карасу русло его глубоко врыто в почву; вскоре за тем, недалеко от Ордабата, он со страшным шумом, который слышен более чем на расстоянии мили, ниспадает с очень высокого водопада в область Мокан. Мокан, если сравнивать его с Арменией и Ширваном, расположен очень низко. В этой области река совершенно тихо течет к морю, и за Джаватом, в 6 милях от моря, соединяется с рекой Курою или Киром (Кюр), имеющей ту же длину и текущей с северной стороны из Георгии (Грузии) или, как зовут ее ныне, Гурджистана. Как видно отсюда, Кура и Аракс не имеют, согласно с описаниями Птолемея и других, отдельные друг от друга устья в море. Со мной согласны все, что ходили этим путем, особенно же англичанин Картрайт, пишущий в своем описании путешествия: «Кура, по принятии многих притоков, впадает в Араке и вместе с ним вливается в Каспийское море». Если бы Кирополь был тем, чем в настоящее время является Шемаха, как полагают комментаторы к Птолемею, в особенности же Магин, и как, пожалуй, вытекает из показанных Птолемеем градусов широты, то нужно бы обе эти реки расположить не выше Кирополя, а ниже его, к югу. Место стечения их, именуемое у туземцев «Каушан», мы нашли, как уже выше сказано, под 39°54′, а Шемаху под 40°51’ сев. шир., следовательно, на расстоянии 13 миль друг от друга, так как они под тем же меридианом; это пространство мы и прошли сами, найдя именно такое количество миль. Кроме того, по эту сторону Шемахи, на протяжении 9 или 10 дневных переходов, так же как и по ту сторону, во всем Гиляне нет особенно большой реки (все имеющиеся вытекают лишь из гилянских гор), которую бы можно было отождествить [с древним Киром, если посчитать Куры]. К тому же Шедаха не лежит, как говорится о Кирополе, близко к морю, но в двух днях пути от него, если идти прямо. Отсюда видно, что древние писатели сильно ошибались относительно этой местности и рек; я счел необходимым напомнить об этом в угоду любителям географических предметов.

Означенного 17 февраля мы вступили в Джават и были встречены и обильно угощены мехемандаром, назначенным от хана и оставленным им в городе. Мы направились в прежние наши квартиры и оставались в них в течение следующего дня. Это место получило свое название от арабского «джавас», что значит «переход», так как здесь имеется переход через реку, где каждый желающий перейти с той стороны обязан показать свой паспорт, чтобы не мог тайком пробраться кто-либо из турок — их неприятелей.

19 февраля мы проехали еще 8 миль дальше, большей частью по пустынной, поросшей тонким тростником местности, вплоть до Шемахинских гор, где для нас были раскинуты три аладжух или круглые хижины [кибитки]. По дороге умер наш живописец Дитерих Ниман из Бокстегуде; после того как он был болен четырехдневной лихорадкой, он получил дизентерию и через 4 дня умер от нее; смерть застигла его на телеге, в дурную погоду, 22 того же месяца мы похоронили его в городе Шемахе на армянском кладбище с подобающими почестями. Это был благочестивый, тихий, богобоязненный и в искусстве живописи весьма знающий человек; ради его искусства шах персидский хотел взять его к себе на службу на несколько лет, но так как он видел судьбу часовщика Рудольфа Штадлера [зарубленного персами за убийство проникшего к нему в квартиру вора-мусульманина и за нежелание обрезаться и принять мусульманство], он не захотел остаться. Аребан также сильно жалел его, так как он получил от него несколько прекрасных живописных картин и охотно имел бы и самого его у себя.