Читаем Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами) полностью

Его царское величество также предоставил послам на волю, не желают ли они, ввиду предстоящего праздника Рождества и случившихся очень сильных морозов, еще несколько дней пробыть в Москве: несмотря, на отпуск, он ничего не имел против дальнейшего их пребывания. Так как, однако, послы стремились уехать, то мы собрались в путь.

Послы и некоторые из нас купили собственные сани, лучшие из которых стоили не более 3, или самое большее — 4 талера.

Имея в виду в будущем поехать в Персию, послы отправили вышеупомянутого корабельщика Михаила Кордеса [76], дав ему 6 человек помощников, в Нижний, в 100 милях за Москвою, чтобы он там построил судно, которое годилось бы для Волги и Каспийского моря.

После этого мы все-таки 24 декабря собрались в обратный путь. Около полудня прибыли приставы с несколькими стрельцами и двумя санями, в которых послы ездили на аудиенцию; послов опять в добром порядке вывезли за город, где мы попрощались с приставами, немцами и другими добрыми друзьями, проводившими нас на протяжении восьмушки мили. Затем каждый сел в свои собственные сани, и мы пустились в путь.

Весь этот день и следующую ночь мы ехали до Клина, деревни, лежащей в 90 верстах или 18 милях от Москвы. Отпраздновав здесь на следующий день проповедью наше Рождество, мы после полудня продолжали свой путь, путешествовали всю ночь и к утру, 26, прибыли под город Тверь, где нам — так как здесь первый ям — дали свежих лошадей, которых мы вечером впрягли; мы проехали в ночь 12 миль до Торжка. Отсюда мы на четвертый или — считая от нашего выезда из Москвы — шестой день [77], а именно 31 декабря, прибыли в Новгород, который считается в 110 немецких милях от Москвы. Русские лошади зимою, при одной кормежке, могут постоянной рысью пробежать 10 или 12 миль: впрочем, в России почти везде путь ровный.


Глава XV

(Книга I, глава 16)

Путешествие через Нарву, Ревель, Пернов и Ригу


1 января 1635 г., по совершении богослужения, мы проехали дальше, до [деревни] Мокрицы [78], 36 верст. 2 сделали мы 32 версты до Зверина, 3 того же месяца 30 верст до Орлина, 441 версту до Заречья. Еще в ту же ночь сделали мы 4 мили до Лилиен-гагена, дворянского имения, лежащего в Ингерманландии и принадлежащего госпоже Екатерине Стопиэ, вдове Иоганна Мюллера, бывшего шведского агента в Москве. Здесь нас хорошо угостили. 5 того же месяца мы сделали 7 миль до города Нарвы.

6 того же месяца багаж опять был отослан вперед, а послы со свитою последовали за ним на другой день. На третий день, 10 января, мы вновь достигли города Ревеля.

Здесь мы пробыли почти 3 недели и, так как дальнейшую поездку мы не могли совершить в Голштинию через Балтийское море, которое в данное время недоступно для судов, а также находили нежелательным оставаться всю зиму в бездействии в Ревеле, то мы решили возможно скорее продолжать наш путь сушею, через Пруссию, Померанию и Мекленбург. Вследствие этого большинство людей свиты были на особых условиях оставлены в Ревеле, на хлебах у господина Генриха Коза [79]. Послы же вновь направились с 10 лицами 30 января из Ревеля, избрав ближайший путь через Ригу.

Первые наши две ночевки устроили мы в имении Кегель, где г. Иоганн Мюллер, покойный тесть мой, потомственный владелец Кунды и магистратский советник города Ревеля, хорошо угостил нас.

2 января мы прибыли в Пернов и были приняты здесь салютными выстрелами, во время которых Господь Бог (за что я всем сердцем должен благодарить Его) отвратил от меня большое несчастие. Из орудия, находившегося над воротами, выстрелили еще до нашего въезда; при этом оно наклонилось, и банник, забытый в жерле, близко надо мною ударился о переднюю стену, так что куски полетели вкруг моих саней, и я от гула выстрела более чем на полчаса оказался лишенным слуха.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги

1812. Всё было не так!
1812. Всё было не так!

«Нигде так не врут, как на войне…» – история Наполеонова нашествия еще раз подтвердила эту старую истину: ни одна другая трагедия не была настолько мифологизирована, приукрашена, переписана набело, как Отечественная война 1812 года. Можно ли вообще величать ее Отечественной? Было ли нападение Бонапарта «вероломным», как пыталась доказать наша пропаганда? Собирался ли он «завоевать» и «поработить» Россию – и почему его столь часто встречали как освободителя? Есть ли основания считать Бородинское сражение не то что победой, но хотя бы «ничьей» и почему в обороне на укрепленных позициях мы потеряли гораздо больше людей, чем атакующие французы, хотя, по всем законам войны, должно быть наоборот? Кто на самом деле сжег Москву и стоит ли верить рассказам о французских «грабежах», «бесчинствах» и «зверствах»? Против кого была обращена «дубина народной войны» и кому принадлежат лавры лучших партизан Европы? Правда ли, что русская армия «сломала хребет» Наполеону, и по чьей вине он вырвался из смертельного капкана на Березине, затянув войну еще на полтора долгих и кровавых года? Отвечая на самые «неудобные», запретные и скандальные вопросы, эта сенсационная книга убедительно доказывает: ВСЁ БЫЛО НЕ ТАК!

Георгий Суданов

История / Политика / Образование и наука / Военное дело
10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
10 мифов о России
10 мифов о России

Сто лет назад была на белом свете такая страна, Российская империя. Страна, о которой мы знаем очень мало, а то, что знаем, — по большей части неверно. Долгие годы подлинная история России намеренно искажалась и очернялась. Нам рассказывали мифы о «страшном третьем отделении» и «огромной неповоротливой бюрократии», о «забитом русском мужике», который каким-то образом умудрялся «кормить Европу», не отрываясь от «беспробудного русского пьянства», о «вековом русском рабстве», «русском воровстве» и «русской лени», о страшной «тюрьме народов», в которой если и было что-то хорошее, то исключительно «вопреки»...Лучшее оружие против мифов — правда. И в этой книге читатель найдет правду о великой стране своих предков — Российской империи.

Александр Азизович Музафаров

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное