Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами)

По возвращении из Персии Олеарий женился на Екатерине Мюллер, дочери ревельского магистратского советника Иоганна Мюллера. От нее он имел двоих детей: сына Филиппа-Христиана Олеария (род. 14 апреля 1658 г.), получившего в 1689 г. в Эрфурте степень доктора медицины, и дочь Марию-Елисавету (род. в 1640 г.), вышедшую замуж за Бурхарда Нидерштадта, советника при герцоге голштинском; она была известна благочестием, ученостью и поэтическими способностями; умерла она в Шлезвиге в 1686 г., потеряв за год перед тем свою единственную дочь, бывшую замужем за голштинским вице-канцлером Андреем Улкениусом.

Во всем, что нам известно о жизни Олеария, он выступает перед нами как человек далеко недюжинный. Этот порою кропотливый кабинетный ученый, возивший постоянно с собою часть своей библиотеки, там, где требовалось действовать, выступал как человек энергичный, твердый, правдивый и предприимчивый.

Он не отличался той суровостью натуры, как многие деятели XVII в. Некоторого рода чувствительная сентиментальность отличала, например, ту нежную дружбу, которая его связывала с поэтом Павлом Флемингом и с умершим в молодых годах фон-Мандельсло. Этот многосторонний человек, который, по словам Павла Флеминга, во время посольства был «правой рукою» послов и многое вынес на своих плечах, был до того скромен, что в историй посольства даже не упоминает о своих заслугах. Его наблюдательность и восприимчивость в достаточной мере отражаются в его книге. Менее отражается в ней его чуткость к красотам природы: как справедливо указывает Фр. Ратцель в своей биографии Олеария, «филологические и антикварные интересы заставляют его закрывать картины природы густою сетью цитат». В этих цитатах проявляется изумительная разносторонняя эрудиция Олеария и критическое чутье его. В общем он очень умело из разных мнений выбирает наиболее близкое к истине, хотя иногда и отдает дань своему веку, слишком доверчиво относясь к рассказам о знамениях и т. п. Речь его как нельзя лучше отражает и век, и автора. То она кудрява и напыщенна и блещет ученостью, то отличается суровой прямотой, искренностью, сжатостью и краткостью. Подобно большинству ученых XVII в., и Олеарий писал стихи и даже написал их довольно много, но поэтом он не может быть назван.

Особое значение для нас должны иметь труды Олеария как рисовальщика. Мы приводим относящееся к ним заявление самого Адама Олеария из предисловия к изданию 1647 г. «Что касается вытравленных на меди рисунков этого издания, то не следует думать, что они, как это порою делается, взяты из других книг или рисунков на меди. Напротив, я сам нарисовал собственноручно большинство этих рисунков (некоторые же из них — наш бывший врач Г. Граман, мой верный товарищ) с натуры. Потом они были приведены в законченный вид при помощи хорошего художника Августа Иона, много лет тому назад учившего меня в Лейпциге рисованию; при этом применялись модели, одетые в национальные костюмы, вывезенные мною сюда. Чтобы, однако, при работе граверною иглою не потеряно было отчасти сходство, я в течение долгого времени держал трех граверов, не без больших расходов, у себя дома; они должны были по моим указаниям работать. У меня, правда, гораздо больше чертежей и рисунков городов, зданий и других предметов, а также несколько специальных ландкарт; однако, в настоящий момент не оказалось для издания их времени». Указанный здесь способ изготовления рисунков Олеария заставляет нас считать их не менее достоверными, чем те, которые помещены в альбоме Мейерберга.

Посвящая свою книгу во втором издании Иоганну-Адольфу Кидьману, Олеарий пишет в предисловии, помеченном 5 марта 1656 г:

«У меня все еще в свежей памяти, как, по окончании персидского путешествия, я хотел из Голштинии опять вернуться в Московию и поступить там на службу его царского величества. Я собрался уже в путь в силу полученного приглашения, когда вы, основываясь на старой дружбе со времени лейпцигского университета, убедительно стали мне приводить основания, чтобы я переменил свое намерение и лучше устроился бы на верном месте при голштинском дворе. После этого я, по желанию светлейшего и проч. государя Фридерика…милостивейшим его предстательством, освободился от русской службы и поступил всеподданнейше на его службу».