Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами)

Раньше при подобных враждебных и злостных доносах, особенно в случаях, касавшихся оскорбления величества, обвиняемый, без допроса, улик и выслушания, подвергался наказанию, доводился до нищеты или казнился смертью. Страдали при этом не только низко поставленные, но и высокого звания персоны, как иностранные, так и туземные. Среди русских такие примеры бесчисленны.

При этом не щадились и послы иностранных государей. Подобного рода быстрый процесс совершен был с римским императорским послом, который был заточен и сослан в далекие края, а затем, из отчаяния и в надежде добиться лучшего обращения, принял русскую веру. Он в наше время находился в Москве. Нечто подобное случилось и с послом короля французского Шарлем Таллераном, принцем де-Шаль, который испытал тайный, по русскому обычаю, донос со стороны своею злого коллеги Якова Русселя.

Когда, однако, увидели, что многие не стыдились из одной ненависти и вражды, безо всякого основания доносить на других и клеветать, то решено было поступать более осторожно в подобных случаях и было указано, что отныне в уголовных делах жалобщик и доносчик сам также должен идти на пытку и подтвердить свою жалобу вынесенною мукою. Если пытаемый остается при своем первом показании и доносе, то очередь [пытки] за обвиняемым, а иногда, когда дело очень ясное, наказание назначается без дальнейшего процесса. Так, например, в наши дни на конюха показала его злая жена, будто он собирался великокняжеских лошадей, а если будет возможность, и самого великого князя, отравить ядом. Жену пытали по поводу этого доноса, но так как она выдержала пытки, не изменив своего показания, то муж был признан виновным и сослан бедствовать в Сибирь. Жена же осталась в Москве и получала на свое содержание половину ежегодного жалованья, полагавшегося ее мужу.

Так как русские применяют свою хитрость и вероломство во многих случаях и сами друг другу не держат веры, то понятно, как они относятся к иностранцам и как трудно на них полагаться. Если они предлагают дружбу, то делают это не из любви к добродетели (которую они не почитают, хотя философ и говорит, что она должна быть нашей путеводною звездою и целью), но ради выгоды и пользы. Поэтому именно о них и можно сказать:

Vulgus amicitiam utilitate probat.
Там только чернь с тобой дружна,
Где выгод ждет себе она.

Все они, в особенности же те, кто счастьем и богатством, должностями или почестями возвышаются над положением простонародья, очень высокомерны и горды, чего они, по отношению к чужим, не скрывают, но открыто показывают своим выражением лица, своими словами и поступками. Подобно тому, как они не придают никакого значения иностранцу сравнительно с людьми собственной своей страны, так же точно полагают они, что ни один государь в мире не может равняться с их главою своим богатством, властью, величием, знатностью и достоинствами. Они и не принимают никакого письма на имя его царского величества, в котором какая-либо мелочь в титуле опущена или неизвестна для них.

Было смешно, как год тому назад ^[126] два русские посла в Голштинии, посланные к: тамошнему правительству, не захотели принять его светлости письмо на имя его царского величества, так как там применено было надписание («дяде и свойственнику»), согласно с обыкновением подобного же обращения к прежним великим князьям; пришлось поэтому удалить эти слова. Они говорили: за это им придется отвечать жизнью; по их мнению, его царское величество слишком высок, чтобы иностранный государь мог называть его свойственником. Тщетно им сообщали и доказывали про герцога Магнуса голштинского, господина двоюродного брата моего милостивейшего государя, дружбу с предками нынешнего царя и на иное, в оправдание того, что слова эти помещены правильно. Все это почти походило на мнение персов об Али, их великом святом и патроне, про которого говорят, что он «хотя и не Бог, но в очень близком родстве с Богом».

Они грубо честолюбивы и готовы заявлять об этом, если их почитают или с ними обращаются не по их воле.

Приставы, которых его царское величество посылает, как служителей своих, для приема иностранных послов, не стыдятся открыто требовать, чтобы послы снимали шляпы раньше русских и раньше их сходили с лошадей. Насильно протискиваются они вперед, чтобы ехать и идти выше послов, и совершают еще много иных грубых нарушений вежливости. Они полагают, что нанесли бы большой ущерб своему государю и всей нации, если бы они по отношению к иностранным гостям и послам великих государей (а эти послы, по словам Фредерика Деерзелера в его соч. «Legatus», «являются изображением государей и должны считаться достойными чести государей») вели себя с приятною вежливостью и почтительностью.