В то ж время некоторый старик принес в юрту березовый кряж и начал из него хантая делать, а сделанному первый тойон того острожка навязал сладкой травы на шею, а по нем и прочие сладкую ж траву или тоншич приносили ему в жертву, по совершении которой поставили его на очаге вместе со старым хантаем.
Часто упоминаемый старик. взяв два небольшие камня и обернув в тоншич, неведомо что наговаривал, потом, закопав их на очаге по разным углам, расклал небольшой огонь, а вкруг лестницы посадил малолетних, чтоб им хватать болванчиков, которые сверху имели быть в юрту брошены. Дети, расхватав их, обвязали сладкою травою, а один из них, взяв нового хантая, потащил вкруг очага за шею, а прочие за ним следовали и «алхалалалай» кричали, а потом на старом его месте поставили.
После того обсели вкруг очага все старики, сколько их в юрте ни было: тот, который на все нашептывал, взяв в руки обвитую тоншичем лопату, следующую речь к огню говорить начал: «От Кутха нам приказано воздавать тебе жертву по однажды в год, что мы и исполняем; чего ради просим, чтоб ты нас хранил и миловал, не причинял бы скорбей и бед и не делал пожара».
Сию речь перерывал он несколько раз; между тем, все прочие старики вставали и, топая ногами и плеская руками, кричали «алхалалалай», а по окончании все старики встали с мест своих, взяв друг друга за руки, заплясали и закричали «алхалалалай», а с ними и все бывшие в юрте тоже кричали.
Во время крика начали выбегать из углов бабы и девки, искося глаза, искривя рот и представляя себя как возможно страшными, которые дошли до лестницы, подняли руки кверху и, делая странные телодвижения, плясали и кричали во всю голову, а потом одна за другою падали на землю, будто мертвые, и разносимы были мужчинами по местам своим, где лежали, аки бы бесчувственны до тех пор, пока некоторый старик не отшептал каждую порознь.
Сие позорище показалось мне страннее и противнее якутского шаманства, ибо там один токмо шаман бесится, а здесь целый острожек. Отшептанные бабы и девки весьма много кричали и плакали, будто от великой болезни и тягости, а между тем старик, поворожив над пеплом, бросал его дважды кверху лопатой, а по нем и прочие то ж учинили.
После того объявленный старик, насыпав пеплу в два ковша, посылал с ним двух человек дважды из юрты, которые выходили не обыкновенным окном, но шопхадом, и усыпали пеплом дорогу.
Несколько времени спустя обтянули вкруг всей юрты веревку, из травы плетеную, к которой местами привязан был тоншич.
И таким образом день они препроводили, а ввечеру возвратились посланные за березою, которые, совокупно с некоторым числом выбежавших из юрты камчадалов, взнесли на юрту срубленную под корень превеликую березу и начали бить ею в окно или в двери юрты, причем, топая ногами, кричали, сколько у кого было голоса; напротив того, и бывшие в юрте ответствовали равным образом, от мала и до велика, и сей вопль продолжался около получаса.
После того выскочила из угла девка как бешеная и, взбежав по лестнице, за березу схватилась, а к ней на помощь прибежало было еще баб с десять, но тойон того острожка, стоя на лестнице, не допустил их. Между тем береза спускалась ниже, и уже с пола достать оную возможно было; тогда все бабы, ухватившись за березу, начали тянуть ее в юрту с ужасным криком и с плясанием, но стоящие на юрте держали крепко.
Напоследок весь женский пол, аки пораженный нечистым духом, попадал на землю, выключая ту девку, коя прежде всех за березу схватилась, ибо она до тех пор висела на ней и кричала, пока береза концом на полу стала, тогда и она по примеру прочих на землю поверглась как мертвая.
Всех баб и девок старик по-прежнему отговаривал и всех отшептал скоро, кроме одной девки, над которою он трудился долгое время. Она, очнувшись, закричала необычным голосом, что ей весьма тошно, притом исповедывала грех свой, что она до праздника собак обдирала. Старик, утешая ее, советовал болезнь нести великодушно, которой сама она причиною, что греха своего до праздника не очистила и рыбьи шаглы в огонь не бросила.
По прошествии одного или полутора часа брошено в юрту восемь тюленьих кож, в которых навязана была юкола, сладкая трава и пузыри с тюленьим жиром, а за ними брошены и четыре рогожи, которые даваны были с кормом посланным за березою, а в них находились березовые обрубки и запас остаточный.
Рыбу из тюленьих кож, сладкую траву и жир камчадалы разделили по себе, кожи постлали перед лестницею, а из березовых обрубков начали делать остроголовых болванчиков, камуда называемых, во образ тех бесов, кои в женский их пол вселяются во время плясания. Помянутые кожи тюленьи отсулены были тем бесам еще с осени, когда камчадалы сряжались на тюленьи промыслы, чего ради и не употребляют их ни на что кроме того, что под себя стелют.