Мы оставим в стороне последнее определение, согласно которому самое сосредоточенное национальное меньшинство больше заслужило бы звание пролетариата, чем промышленные рабочие. И наоборот, определение Жан-Поля Сартра приводит нас к основной теме. Но почему пролетариат имеет уникальную миссию в истории?
Выбор пролетариата отражен в текстах молодого Маркса знаменитыми формулировками: «Класс, скованный радикальными цепями, класс буржуазного общества, который не является классом буржуазного общества, — это такая сфера, которая имеет универсальный характер вследствие ее универсальных страданий…» Дегуманизация пролетариев, выключенных из всех других сообществ, делает из них людей, и только людей, в универсальном смысле этого слова.
Это та самая идея, которую в различных формах используют философы-экзистенциалисты, и особенно Мерло-Понти: «Если марксизм отдает пролетариату привилегию, это происходит потому, что, согласно внутренней логике его положения, вследствие образа его менее решительного существования, помимо всех мессианских иллюзий, пролетарии, которые «совсем не боги», но только они в состоянии изменить человечество… Пролетариат, призванный рассматривать свою роль в существующем историческом созвездии, идет к признанию человека человеком[30]…», «Положение пролетариата таково, что он отстраняется от индивидуальных черт не идеей и отвлеченными понятиями, но в действительности и течением самой своей жизни. Только он есть универсальность, разносторонность идеи, только он реализует свое самосознание, которое философы в своих размышлениях лишь слегка обрисовали»[31].
Презрение, которое с удовольствием испытывают интеллектуалы к профессиям в сфере торговли и промышленности, всегда казалось мне недостойным. А те, кто смотрит с высоты положения инженеров или руководителей производства и может узнать в рабочем у станка или у ленты конвейера универсального человека, покажутся мне симпатичными, но странными. Ни разделение труда, ни повышение уровня жизни ничего не вносят в эту универсализацию.
Понятно, что пролетарии, рассматриваемые Марксом, то есть те, которые работают по двенадцать часов в день, которых не защищают ни профсоюзы, ни социальные законы, которые подчиняются неумолимо твердым зарплатам, не выделяются по отличительным признакам в своем несчастье. Но это не рабочий Детройта, Ковентри, Стокгольма, Биянкура или Рура, который напоминает не универсального человека, а гражданина своей страны, члена партии. Философ имеет право желать, чтобы пролетарий не вписался в существующий порядок, приберегая себя для революционных действий. Но не стоит в середине ХХ века ставить вопрос об универсальности работника промышленности. В каком смысле французский пролетариат, разделенный между соперничающими организациями, может быть назван «единственной подлинной интерсубъективностью»[32]?
Следующий этап рассуждения стремится подтвердить эсхатологию марксизма, но является не более убедительным. Почему пролетариат должен стать революционным? Если ограничиться неопределенным смыслом последнего слова, можно сожалеть, что рабочие Манчестера 1850 года и Калькутты настоящего времени реагируют на ситуацию каким-то подобием бунта. Они осознают, что являются жертвой несправедливой организации. Все пролетарии не ощущают, что являются эксплуатируемыми или подавляемыми. Крайняя нужда или унаследованная от предков покорность судьбе подавляет это ощущение, а повышение уровня жизни и гуманизация отношений его смягчают. Оно, вероятно, никогда полностью не исчезнет даже при навязчивой пропаганде коммунистического государства, пока оно связано с положением наемного рабочего в структуре современных промышленных предприятий. Нельзя делать вывод о том, что пролетариат как таковой является стихийно революционным. Ленин с прозорливостью констатировал безразличие рабочих к своему предназначению, отношению к реформам hic et nunc (здесь и сейчас). Теория партии, авангарда пролетариата, наверняка возникла из осознанной необходимости увлечь массы, которые стремятся к лучшей участи, но не хотят Апокалипсиса.