Оплаченный диагноз

– Ой, это она, да? Сама Саша Смит?! – Хаврошечка отлепилась от Фомы и уставилась на его спутницу.

Сашка, которая для пущей звучности и полезной космополитичности в Интернете использовала английский аналог своей фамилии, шумно выдохнула. Щеки ее сдулись, брови расправились.

– Мы вас читаем и смотрим всей семьей! – Хаврошечка полезла с объятиями уже к ней. – Так классно вы пишете, а видео какие – не оторваться!

– Знакомься, Александра, это Катя. Жена того самого Пети Седина.

– О? – растерялась Сашка.

Про Петю, друга брата Фомы, она успела узнать, что он инвалид-колясочник. А тут вдруг – жена Катя! И ничего такая, даже симпатичная. Когда чужих парней не обнимает, конечно.

– Пойдемте, пойдемте, холодно же тут, а в доме тепло, чай с медом, пироги с творогом и яблоками! – Катя засуетилась, поштучно запихнула гостей в калитку и погнала, как гусей, по расчищенной дорожке к крыльцу. – Вперед, вперед, в сенях не задерживайтесь, проходите…

Они не задержались и прошли. В теплой комнате, пахнущей травами, Сашка высунулась из-за плеча Фомы и огляделась.

Кухня как кухня. Просторная, оснащенная по-городскому – никакой тебе русской печки и лавок у стен. Электрическая плита, мойка, кухонный гарнитур, похоже, из «ИКЕА». Холодильник в магнитиках, обеденный стол, при нем мягкий уголок.

– Пальто сюда давайте. – Набежавшая Хаврошечка-Катя потянула гостью за рукав и забросила сдернутый пуховик на рогатую вешалку. – Фомка, ты сам давай, что стоишь, как не родной, мойте руки и за стол садитесь, а мы сейчас… – Она снова умчалась, на сей раз – в глубину дома.

Через минуту – Фома с Александрой как раз успели вымыть руки и вытирали их вышитым полотенцем – к ним вышла немолодая женщина.

– Здрасьте-здрасьте, гости дорогие! – приветливо улыбнулась Сашке, по-свойски потрепала по вихрам Фому и спросила: – Как твои-то? Темка не женился еще? Наш-то, гляди, успел уже! – И она снова улыбнулась, теперь уже горделиво.

Фома, называя женщину тетей Ларисой, стал рассказывать про своих родных. Хозяйка тем временем выставила мед, чай, пироги, загнала гостей за стол, и Сашка постеснялась сказать, что она такое – незожное – не употребляет. Тем более что незожный пирог оказался таким вкусным, каким зожные никогда не бывали, а чай одуряюще пах какими-то травками.

Потом загремели деревянные полы, и в кухню торжественно закатилось кресло-коляска. В нем, сияя улыбкой от уха до уха, сидел худощавый черноглазый парнишка. Сзади, придерживая экипаж за спинку, шествовала Катя – важная, как лакей на запятках кареты.

– Ну, наконец-то! – вскричал парнишка и взмахнул руками, как дирижер.

Ноги у него, похоже, не двигались, потому, наверное, даже не были обуты – он сидел в одних шерстяных носках домашней вязки.

– Петя, это Саша. Саша, это Петя, – чинно молвил Фома. – Я тебе про него рассказывал, то есть показывал то есть… – Он сбился.

– Да, это я, – подтвердил Петя и подкатился ближе к столу, в торце которого для него было оставлено свободное место. – А сколько он мне рассказывал про тебя, ты не представляешь! – Он подмигнул Сашке, иронично покосился на Фому, и тот окончательно смутился.

– Очень приятно, – промямлила она, стесняясь от того, что говорить пришлось с набитым ртом.

Незожный пирог оказался с сюрпризом: он никак не заканчивался. За одним проглоченным кусочком во рту как-то сам собой возникал следующий.

– Да вы кушайте, кушайте. – Тетя Лариса подлила всем чаю, добавила еще пирогов и отступила в коридор. – Дети, хозяйничайте сами, я не буду мешать.

– Жуй, Горошек, – сказал Петя и придвинул к Фоме одну из тарелок. – Эти с курагой, твои любимые.

– Горошек? – не удержавшись, повторила Сашка – и опять сквозь непрожеванный пирог, да что ты будешь делать!

– Старший брат – Горох, младший – Горошек, а я, конечно, Седой, – пояснил Петя, разламывая ватрушку. – Мы соседями были, пока мать с отцом московскую квартиру не продали.

– Седой был наш предводитель, – пояснил Фома. – Ну, как – наш? Их. Меня пацаны в компанию не часто брали, в детстве три года разницы – почти пропасть.

– Ну, здрасьте! – возмутился Петя-Седой. – Не брали мы его! А кого на бабкину бархатную скатерть с бомбошками ловили, как в кино про прыгунов на пожаре, когда он с дерева сам слезть не мог?

– Это слива была, – объяснил Фома внимательно слушающей Сашке. – Ее снизу обнесли, а наверху еще что-то висело. Эти, – он кивнул на Петю, – уже здоровые были, тяжелые, а я маленький, легкий, меня за добычей и отправили.

– Во-от, – кивнул довольный Петя. – И тополиный пух тебе доверяли поджигать, и факелы из пакетов ты с нами делал, не помнишь, что ли? Берешь палку, обматываешь ее полиэтиленом, подпаливаешь – и расплавленные капли прям как звезды падают!

Оба зажмурились, явно с удовольствием вспоминая факелы, пух, а может, и сливу тоже.

– «Бойцы вспоминали минувшие дни и битвы, где вместе рубились они», – процитировала Катя и подпихнула Сашку локтем. – Петя всегда заводилой был.

– Главарем, сказал бы я, – хмыкнул Фома.

– Энтузиастом и авантюристом! – поднял палец Петя.