Опоенные смертью

По анкете Петя Дятлов, сорока двух лет, пропил все - семью, детей, квартиру доставшуюся в наследство, машину и весь имидж живого человека, превратившись в некий фантом. И все это, якобы, во имя поэзии. Однажды почувствовав себя поэтом, он стал слагать, естественно, напившись, романтически-возвышенные стихи. Поклонялся черным розам, нектарам из бутонов, наброшенным на женские плечи не платкам, а почему-то вуалям, веерам, бутоньеркам. Откуда он их откапывал, никому не было понятно. Но этими видениями он жил, подпитывая физическое тело весьма калорийной водочкой. Бывшая жена, уйдя от него, открыла свое дело, стала прилично зарабатывать, выучила детей, добилась того, что они стали учиться в институте. Казалось бы, все у нее, вопреки былому браку, сложилось хорошо. Но дети страдали от сознания, что их отец - опустившийся алкоголик. И она, сама же бросив его, болела о нем, таком лиричном, и неприспособленном, вечном юноше, теперь уж в теле немощном, но все таком же романтике. Она даже подружилась со многими его любовницами, пытавшимися спасти после неё поэта. Петя всегда, не смотря ни на что, почему-то был твердо уверен в том, что его спасет только любовь. И любовью обделен он не был. Женщин, способных любить и все прощать, ничего не понимавших в поэзии, но чувствовавших высокое "нечто", так и влекло на его поэтический настрой. Они, свято веря в свою спасительную миссию, перебирались к нему, и издавали в своем минигосударстве созидательные указы... А он читал им стихи и продолжал пить. Женщины покидали его в трагическом отчаянии. А он все пил, считая, что все они не те, и продолжал страдать от нехватки любви. Женщины страдали не меньше, чем он, но почему-то не спились, а некоторые, из "бывших", образовали во главе с его бывшей женой союз по спасению Пети-поэта. Они таскали его по всевозможным наркологическим службам, кодировали, плакали, убеждали и с ужасом замечали, как в своих витиеватых фразах он становился однообразным, что стихи - похожими на уже написанные когда-то, а сам же он далее красивого жеста рукой, не был способен уже ни на какое действие. Восхищаясь неким далеким, не подвластным описанию, прекрасным - мочился в постель, месяцами не мылся и пил с кем придется, при этом соблюдая романтически устремленное выражение глаз.

ГЛАВА 21.

Петя заснул в доску пьяным, но в своей постели. Проснулся в взопревшем ватном мешке в кромешной тьме. Зарыл глаза, ничего не увидев, поворочался, побурчал под нос невесть что и снова заснул. В прибор ночного видения за ним наблюдал спелеолог по кличке Марлок. Спелеолог истомился. Петя открывал глаза, шарил выключатель, и не нашарив, снова засыпал. Так, при полном отсутствии раздражителей, проспал Петя целые сутки.

Когда же почувствовал, что спать больше не может, сунул руку в карман джинсов, что было естественно, так как засыпал он, обычно, не раздеваясь, достал зажигалку. Маленькое пламя охватило немного пространства, но достаточно, чтобы понять, что он в подземелье. Пете вспомнились пирамиды Египта... лабиринт минотавра... Пете вспомнился поэт Гумилев, и он стал ожидать, что сейчас появится тонконогая девушка с головой гиены. В мозгу закрутилась одна и та же строка: "Я видел голову гиены на тонких девичьих ногах..." Он ждал. Если бы она появилась, - это бы его не испугало. Рациональных объяснений происходящему давно не требовала его душа. Гиеноподобная девушка была бы естественным продолжением полусна-полуяви системы его жизни. Но девушка не появилась. Он ощупал вокруг себя камни и наткнулся на чекушку водки. Это было очень кстати, поскольку начинался похмельный колотун. Петя отпил немного и снова заснул. Истощенный многодневным возлиянием организм требовал отдыха. Он так и спал трое суток. Иногда просыпался, отпивал глоток водки, вылезал из спальника, мочился в двух шагах от него, снова нащупывал свой теплый кокон, влезал в него и снова спал ни о чем не беспокоясь. Наблюдатели же хоть и привыкли к подобным реакциям, все-таки заволновались было, - не летаргический ли сон?.. Но сон был не летаргическим. Сон был самым необходимым лекарством истощенной алкоголем нервной системой.

Тайм-аут прошел. Петя выбрался из кокона, огляделся в кромешной тьме и словно сыч, сказал: - У.

- У-у-у. - глухо отдалось эхом.

Петя снова сказал: - У.

И долго ещё ошарашено укал в полой тишине. Потом ему стало все равно. Невероятное равнодушие окатило его душу и он понял, что давным-давно, ещё в той, предыдущей жизни, ему на самом деле было естественно ничего не переживать и быть равнодушным. Что к себе, что к каким-то там детям, женщинам... Мертвые символы, которые хоть как-то будоражили его сознание, являлись на самом деле оградой. Огромной, поросшей засохшими колючими розами, оградой от живого вечного трепета жизни. Да и была ли она?..