Опоенные смертью

Но только теперь!.. - взмывал внутренний голос - Когда она тихо, медленно исчезает из этой жизни, и он - единственный... Единственный!.. Теперь он получался действительно предателем. Хотя бы приходил не в два часа ночи. Хотя бы... Да хоть и в театр с ней сходил бы... Не предлагал бы, а взял и повел, хоть бы... Но так предавать!.. Развлекаться с любовницей, пока она!.. И к тому же по ночам устраивать эти ужасные перебранки!.. И совсем не думать при этом о том, что думает, что чувствует его жена!.. Конечно, ему проще уйти из этой ситуации, изъять себя - быть как будто не причем. Легче уйти от признания собственной слабости и не делать ничего", плакала про себя Алина.

- Но разве слабость это оправдание? - перебивал её женский монолог иной, мужественно-ровный внутренний голос, голос, словно принадлежащий тому, кто может идти против ветра во время песчаной бури в пустыне, голос того самого центрального внутреннего Я, что дремлет в каждом из нас, словно каменный сфинкс. - В каждом спит внутренняя сила, нет в ней понятия слабости, это лень творит подлость, выставляя изнанкою подлости слабость. Животная лень!

"Пройдет... Все пройдет... заранее готовит позиции..." - вспомнился Алине ответ Сергея на её подозрения, когда она звонила ему ещё из больницы.

"Вот тут-то Сережа не ошибся. Только не для того, чтобы вернуться, он оправдывался тем, что я больна! Он надеялся, что я скоро умру! Но... но я-то ещё жива! А выходит, что он меня уже похоронил... Он меня похоронил! До чего же пошла наша жизнь! И никакой тебе скрипки Страдивари!.." кружилось в её голове.

Она стала растерянной. Ей все время хотелось лечь и заснуть. Так, чтобы никогда не просыпаться. "И зачем мне эта жизнь. Что я цепляюсь за нее?" - думала Алина.

Ей ничего не хотелось делать, но постоянно бдящая свекровь не давала впасть в разрушительную лень. Ей никого не хотелось видеть. Но подруги постоянно забегали к ней на чашечку кофе, и не уходили, пока не выпивали с бадью. Ей ничего не хотелось слышать. Но они рассказывали и рассказывали.

Алина чувствовала себя космической сиротой, заброшенной на планету людей, подражающих высшим, божественным законам космоса, но так преломляющих их понимание в кривом зеркале своего сознания, что все, что бы ни делали они, превращалось в подвижную карикатуру.

"Я улыбаюсь, когда мое тайное лицо сведено гримасой отвращения", подумала она, возвращаясь из магазина домой. Нажала кнопку лифта. На третьем этаже лифт остановился. Двери медленно разъехались в разные стороны, и толпа людей в белых халатах рванула к лифту из огромного белого зала. В ужасе она нажала кнопку своего этажа, уже тянулись к ней бледные, проспиртованные руки, уже сияли улыбками их одержимые лица, ещё вот... Но кнопка лифта не срабатывает, она бьет по всем кнопкам, бьет хаотично, двери закрываются. Лифт медленно ползет вверх. Двери открываются. И она видит: то ли комнату, полную зеркал, то ли полость, полную осколков всех временных измерений, потому что полна она Кириллов, её мужей. Десятки Кириллов стоят прямо перед ней и говорят наперебой разными оттенками его голоса. "Давно не была ты в театре", "В бильярдную пойдем или в бассейн сначала?", "А не пора ли нам в музей?.." Одни чешут бороды, другие - романтичные мальчики с букетиками незабудок, ромашек... стоят, потупившись, а поодаль. Подмигивают лукаво - сутулые, почти горбатые старики. И все они - Кириллы. Ее мужья. И все зовут её, зовут... Но она знает, если сделает шаг и переступит порог своего лифта, пол обломится, и все и вся рухнет в пропасть. Она зовет: "Кирилл! Помоги мне, Кирилл, где ты? Я не вижу тебя среди тебя... Я ничего не понимаю в этих кнопках!.."

И лишь один мальчик делает шаг в её сторону, глаза его полны слез. "Мальчик, скажите, неужели все это нас ждет впереди? Но двери лифта закрываются. Она летит с дикой скоростью, но не вниз, не вверх горизонтально. Она садится на корточки и, чуть раскачиваясь, превращается в камень. В тяжелый валун, который молится сам в себе - прогоняя молитву по кругу, молится и все. Ни Богу, ни звездам, ни любви. И слышит, как гудят в ней слова, не слышные никому: "Уж если ты оставишь, то теперь... теперь, когда весь мир со мной в раздоре..."

Что это? - очнулась Алина, - Ах, это ж радио поет.

"...Когда весь мир со мной в раздоре...", - провопило в голове у Карагоза, когда он переступил порог вскрытой им квартире пенсионера коллекционера. Подстава была очевидна. Квартиру явно обчистили до него. "Клянусь мамой! - орал Карагоз, когда ему скрутили руки за спиной. Чему он клялся, он не знал. Он просто ненавидел - ненавидел всю свою жизнь.

ГЛАВА 12

Кирилл уже ненавидел свой дом. Он знал, что она знала это. Он ненавидел её как немого свидетеля своей ненависти, а значит слабости. Теперь не просто покорно ждал её смерти, он желал её. Желал одного прекратить всю эту - муторно непонятную жизнь. Уйти из её берегов, предметов, границ, расписанных его личной историей, исчезнуть. И когда он уходил из дома, каждый раз думал, что не вернется.